— Чувствуешь?
— Да…да…да..
Выгнулась, голову запрокинула и мышцы ее влагалища начали быстро и жадно сжиматься, заставив его с рыком ощутить как выплескивается напряжение внутрь ее тела. Как раздирает от невыносимо острого оргазма, как она утягивает его за собой своими нежными стонами и сокращениями стенок плоти вокруг его дергающегося в экстазе члена. Замер над ней, всматриваясь в ее красное лицо с закрытыми глазами, прижимаясь дрожащими губами колбу покрытому капельками пота.
— Согрелась?
Кивает и распахивает веки. Утонул в этом взгляде. Как совсем недавно в проруби. Только на дне ее глаз горячо. Кипяток там. Лавина. Наклонился к ее шее, проводя по ней языком, к ее худым плечам, к груди, которую даже не успел обласкать. Наклонился и поддел языком сосок, ощутив, как он сжался, реагируя на прикосновения, отреагировал сам. Эрекция не спадала даже после оргазма. Как будто вся похоть, которую он испытывал все эти годы наполнила его до самых краев и выплескивалась адским желанием постоянно к ней прикасаться.
— Не хочу из тебя выходить, — прошептал и зажал губами розовый сосок.
— Не выходи, — выдохнула и запуталась пальцами в его волосах.
— Всегда адски хотел тебя, Михайлина…с первой встречи…бля…как же я тебя хотел.
Молчит, но от каждого его слова словно легонько вздрагивает, а он говорит что-то невнятное не разборчивое перемежая слова с жадными поцелуями, не оставляя ее грудь, терзая острые, красные кончики и чувствуя как член наливается снова, как твердеет и пульсирует внутри ее тела.
* * *
Потом мыл ее горячей водой, хлестал веником, снова мыл, растирал. Они почти не разговаривали, только трогали друг друга. Не только он, но и она. Когда усадил ее на низкий табурет и мыл голову, вспенивая мылом, а потом обливая из кувшина. Рассматривала его, закусив губу, краснея. А он, напряженный, с неспадающим возбуждением трясся от касания ее пальцев. От того как ладонью трогала его грудь, живот, проводила по бедрам. Как будто изучала его. И эрекция становилась невыносимой. Он уже два раза кончил, а его распирало, как будто годами не трахался. Смотрел на нее, на ее красные соски, на мягкий живот, на чуть вытянутые все еще бессильные ноги, на кудряшки волос, на губы и казалось пару раз проведет по стволу и снова кончит.
Нагло взял ее ладонь и положил на свой член, заставив вздрогнуть и покраснеть еще сильнее. Подняла на него глаза и снова опустила вниз. Сидит перед ним на табурете совершенно голая, мокрая вспотевшая от жара в бане. К коже прилипли листики и ему хочется стянуть каждый из них губами, но он не может пошевелиться потому что ее ладони погладили член, сдавили у основания и провели вверх к воспаленной головке, а потом она наклонилась и неожиданно взяла его в рот.
Будь это другая он бы уже вцепился в ее волосы и отымел ее прямо в глотку, а сейчас не мог. Хотел, чтоб сама. Чтоб ласкала его, чтоб изучала вот так вот своими тонкими пальцами, проводила язычком по уздечке, царапала ноготками мошонку, заставляя яйца пожиматься, а мышцы судорожно напрягаться. Не выдержал схватил за талию, поднял вверх, поддерживая под колени и насаживая на свою вздыбленную плоть, зарываясь лицом в грудь Михайлины и с гортанным стоном кончая от первого же толчка.
* * *
— После баньки и аппетит хороший, да?
Лукаво спрашивает баба Устинья и подливает борща в тарелку Михайлине, а та пытается удержать ложку и у нее уже неплохо выходит. Хотел помочь, но она отрицательно покачала головой.
— Коляску Иван Тимофеевич вытащил. Обсохнет надо будет маслом машинным посмазывать в некоторых местах. Раз Михайлина твоя сама справляется с ложкой идем поможешь мне на дворе и в город надо бы потом съездить купить мне кое-что из лекарств.
И выразительно в глаза посмотрела. Потом кивнула на дверь. Глаза у нее зоркие, говорящие. Он будто ее голос у себя в голове слышит. Как зочет его и заставляет наружу выйти.
— Помогу. Конечно. Идемте.
На улице подальше его отвела к дровнице и на окна оглянулась. Потом зашептала голосом своим молодым, совсем неподходящим к ее морщинистому лицу и совершенно седым волосам.
— Найди как домой позвонить.
— Зачем?
— Надо. Тревожно мне. Возле трассы может ловить связь ваша сотовая или в районном центре. А можешь с почты позвонить там стационарный телефон есть.
— Что за паника? Мы уже завтра домой выезжаем.
— Надо звонить, Демьян и чем быстрее, тем лучше. Случилось там что-то. Мне сон приснился пока вы там…грелись.
В этот раз только нахмурился от ее слов, но не стал переговариваться.
— Куртку мужа моего надень. Твоя еще не просохла. И давай, иди.
Потом в руку ему вцепилась.
— Если что поезжай сразу. Я с ней сама разберусь и справлюсь. Понял? Метель только к вечеру будет успеешь проскочить если что.
С сомнением посмотрел на чистое небо, на яркое солнце. Какая к черту метель? Ею и не пахнет. Сумасбродная бабка. Но факт остается фактом Михайлине здесь стало намного лучше. Черт его знает от чего, но стало. Никаких особых травок или зелий бабка ей не давала.
— Куда ехать? — переспросил, все равно чувствуя нарастающее беспокойство.
— Домой. Лихо там дома у тебя сотворилось. Какое не знаю. Не спрашивай.
И самому не по себе стало. Схватил куртку, натянул сверху на дурацкую старую рубашку. Все вещи немного велики и мятой от них тянет нестерпимо. И как в таком виде в город ехать если что? В зеркало страшно посмотреть.
— Иди. Не прощайся. Чтоб вопросов не задавала. Вот сотовый твой. Я его зарядила вчера еще.
На трассу быстро выехал, смартфон включил и тут же запиликали смски и уведомления. Черт! Анна Григорьевна, соседка, несколько раз звонила. Тут же перезвонил, выворачивая на прямую дорогу и глядя как сзади сизые тучи собираются. Точно метель будет. Не обманула старая.
— Демьян! Ты? Давай домой быстрее! Дашка пропала! Со школы не пришла! А я что старая сделаю? Полиция ни хрена не телится. Я сама не найду! Куда мне тыкаться не знаю. Да и Полинка со мной. Говорит, когда в сад утром шли какая-то машина за ними ехала белая. Страшно мне, может та самая…которая Михайлину тогда сбила.
Говорит, а у самой голос дрожит, срывается.
— Как пропала? Когда?
И мысли дурацкие в голову лезут, страшные, темные. Как будто видит, как малышку в машину кто-то заталкивает.
— Вчера еще! Второй день ищем!
Перед глазами лицо немца возникло вдруг и всего как током пронизало, в пот холодный бросило.
— Выезжаю! Полю никуда не отпускайте!
— Не отпускаю… Страшно мне. Слышишь? Страшно!
По трассе гнал сломя голову, как ненормальный. Руками в руль вцепился и гонит так, что пальцы сводит. Значит-таки выследили мелкую ублюдки? Нашли! Поняли, что его рядом нет и нашли! Это все тот фашист долбанный. Больше некому.