– Лили, ты где?
– Я в рестор… у Ашера.
– Все в порядке?
– Я таинственна.
– Хорошо. Слушай, Ашер говорил, что отправляет свою дочь из города с сестрой. Я хочу убедиться, что ты уедешь с ними.
– Нет. У меня работа. Я не могу…
– Черт возьми, Лили, ты не могла б… – Она слышала, как он выдохнул – так он изо всех сил старался не закричать. – Мне нужно знать, что ты в безопасности.
– Отвянь, М. У меня все прекрасно. Белый день на дворе.
– Не имеет значения. Это не Морриган. Мы тут говорим о совсем другом уровне подонства. Этот эбанамат может куда угодно ходить, в любое время суток. Ты меня слышишь, девочка? Тебе нужно отвалить, прямо сейчас, и оставаться в отвале, пока эта срань не закончится – или вообще все не закончится. Мне от тебя это нужно.
Лили сползла с барного табурета, обежала стойку в заднюю комнату и распахнула стальную дверь в переулок. Там никого не было.
– Э-э, М, мне придется тебе перезвонить.
23. Странные аттракторы
Одри скучала по своим Чарли. По Большому Чарли – тот был ее сотоварищем, ее возлюб-ленным, ее лучшим другом – и по Вихлявому Чарли, поскольку в отсутствие Большого Чарли с ним бывало весело, он лучше собаки и несколько самостоятельнее за собой следил. Что-то вроде разговорчивого котика, который при этом не вредина, однако его все равно можно развлечь веревочкой.
Чарли пробыл в новой квартире у себя в прежнем доме лишь полтора дня, а Одри уже пыталась придумать, как им поменять весь жизненный уклад так, чтобы они могли быть вместе, но все-таки выполняли свои обязанности. Первым ее порывом было переселить Чарли и Софи в буддистский центр. В конце концов, она в себе носила душу матери Софи; ребенок достаточно быстро свыкнется с тем фактом, что она не еврей. Но Чарли считал, что это будет несправедливо по отношению к Джейн и Кэсси, которые по-настоящему преданы воспитанию Софи как собственного ребенка, а к тому же Чарли, населявший ныне тело Майка Салливэна, вовсе не походил на того Чарли, в каком мир признавал отца Софи и теперь считал мертвым. Простейшим решением – хоть и не легчайшим для Одри – было оставить должность в буддистском центре и переехать в дом к Чарли и Софи, а это превратит ее во что? Ее цепляние за титул преподобной Амитабхи Одри Уокер Ринпоче из буддистского центра “Три драгоценности” – это откат в осознанности или нет? Цепляется ли она за свое эго, в котором нет смысла? Более того, не ханжа ли она, раз не отпускает эго, желание, привязанность, как сама же предписывает, когда передает учение?
Но имелась и хорошая сторона: все это может оказаться весьма спорным в том случае, если то неравновесие, что, похоже, колебалось по всему Заливному району, уничтожит весь мир света в известном нам виде и всех вместе низвергнет в темный пандемониум уничтожения и беспорядка. Стало быть, это работало на нее. Она решила позвонить Чарли и отпраздновать их освобождение в мир Страшного суда, но, пока прокручивала список контактов в поисках телефона Майка Салливэна, зазвонил один из городских телефонов центра. Мобильник она сунула в карман и сняла трубку на – кухне. На экранчике высветилось “МАЙК САЛЛИВЭН”.
– Привет, Чарли. А я как раз собиралась тебе позвонить. Тебе правда очень нужно поменять имя в телефоне.
– Одри – мост. Я думаю, они на мосту.
– Нужно быть чуточку поконкретнее, миленький.
– Лили разговаривала с Майком Салливэном – с мертвым. Его душа – или его дух, без разницы, – на мосту Золотые Ворота. Он говорит, что там тысячи других духов.
Одри не очень поняла, как ей на это отозваться – стоит ли в самом деле ставить под сомнение то, что Лили разговаривает по призрачным телефонам, с учетом личной истории каждого в этом деле.
– Значит, если это правда…
– Туда, возможно, и попадают все недостающие души. Лили сказала, что имя Майка Салливэна было в списке у Императора. Что, если все те души за сотни лет – сейчас на мосту?
– Полагаю, смысла в этом столько же, сколько и в том, что чья-то душа обретается в пепельнице или керамической лягушке. А такое мы уже видели.
– Или в компакт-диске, – сказал Чарли. Душа его жены Рейчел переместилась в компакт-диск вскоре после того, как родилась Софи, а оттуда уже перешла к Одри. Прямо у него на глазах.
– Так что будем делать? – спросила Одри.
– Не знаю. Потому-то я тебе и позвонил.
В соседней комнате раздался какой-то топоток, затем что-то упало – возможно, мусорная корзина. “Вихлявый Чарли”, – подумала Одри.
– Секундочку, Чарли, – сказала она. – Мне что-то послышалось. Тут Вихлявый Чарли куда-то делся, так что, может, это он. Повиси пока, я проверю.
– Конечно.
Выходя из кухни в столовую, она заметила на другом краю комнаты кого-то из Беличьего Народца – и что-то цапнуло ее за лодыжку. Одри попробовала удержаться на ногах, но что-то схватило ее и за другую лодыжку, и она упала вперед, а беспроводная трубка вылетела у нее из руки.
– Одри? – донесся из трубки голос Чарли.
– Не-не, все в порядке, – произнесла она. – Спо-ткнулась. Секундочку…
Одри вывернула шею и увидела, как кто-то из Беличьего Народца – с утиным личиком и особенно проворными лапками – схватил трубку и нажал на отбой. И тут они на нее навалились – скопом на всю нее, раздался треск отрываемой монтажной ленты, лодыжки ей стиснуло, крохотные коготки принялись ее царапать, закручивая руки за спину.
Миссис Корьева повела их по Стоктону в Китайский квартал, расчищая путь в толчее покупателей, как блокирующий распасовщик, Софи – за нею следом, а замыкала строй миссис Лин, и колеса ее тележки визжали, как обеспокоенные мыши. На Джексоне миссис Корьева двинулась к соблазнительной выставке груш на угловом рынке, лотки фруктов и овощей бежали там вдоль тротуаров и за угол еще с четверть квартала по обе стороны. Миссис Лин выдвинулась на позицию неприметно, быстро взмахнула рукой, что сбило с равновесия бабусю-конкурентку, и выхватила идеальную грушу, прежде чем противница смогла что-то с этим сделать. Занятия тай-чи в скверике площади Вашингтона каждое утро под песни “Мотауна”
[67] с первого взгляда смотрятся пустой тратой времени, но когда те медленные монотонные движения доведены до рыночной интенсивности, лишь бабуле с самым сильным кунг-фу достанется идеальная груша. “Лопай драконий навоз, рохля”. Миссис Лин опустила идеальную грушу себе в тележку и переместилась к китайской капусте несравненной хрумкости.
Меж тем миссис Корьева добывала из развала морковь и каждую морковину подносила на рассмотрение Софи.
– Нет, – говорила та.
– Эта?
– Нет, маловата.