Еще минута, и он уже в машине.
Задрав голову, он увидел замаячивший в освещенном кухонном окне силуэт жены. И тут же услышал звонок на мобильный. Не ответить было нельзя.
– Да, Лена, чего не спится? – с легким раздражением отозвался он на звонок.
– Что за бегство? – ответила она вопросом на вопрос.
– Мне надо сегодня пораньше, – соврал он.
– Да ну! – Она, конечно, не поверила. – Прямо в пять тридцать утра надо?
– Да, – коротко обронил он. – У тебя все?
Он совсем не собирался вступать с ней в перепалку. В пять тридцать утра! Он просто хотел незаметно смыться из дома. Пока она спит. И вернуться поздно. Когда она уже спит. Это все, чего он хотел. Все!
– У меня не все, Иван! – повысила Лена голос.
Все ясно. Она не простит ему бегства. Тем более что вечером что-то бормотала насчет утренних блинов, или пирогов, или чего-то еще, что она собиралась ему приготовить на завтрак. Он не оценил. Значит, виновен.
– Говори, только быстрее. – Он изо всех сил старался говорить вежливо, спокойно, изо всех сил старался не будить в ней подозрения. – Я тороплюсь, Лена. Сегодня важное совещание. Мне надо подготовить доклад.
Врал как сивый мерин. Но надеялся – поверит.
Не поверила.
– Бла-бла-бла, Ванечка. – Жена зло рассмеялась. – Ладно, я уже привыкла к твоему вранью. Себе-то не ври.
– Что ты имеешь в виду?
Не следовало задавать этого вопроса. Не следовало вообще продолжать разговор, лишенный всякого смысла. В пять тридцать утра!
– Я имею в виду то, что мы давно стали с тобой чужими людьми, – прошипела Лена грозно. – Ты не любишь меня. Просто терпишь. Не разводишься со мной. Потому что боишься, что это навредит твоей карьере. И сучку свою боишься пригреть, потому что это тоже может навредить твоей карьере. А если узнают, что она потеряла твоего ребенка, Ванечка, то это не навредит, а поставит крест на твоей карьере. Разве нет? И на твоей карьере будет поставлен огромный крест, и на ее…
Ему сделалось нехорошо. Вся одежда намокла и прилипла к телу, так он вспотел. Перед глазами поплыли круги размером с кухонное блюдо для пирогов.
Она знала?! Ленка, получается, знала о Даше, об их затянувшемся романе, о беременности? Но откуда, господи?! Откуда?!
Даша не могла рассказать. Нет. Она даже ему не рассказала о беременности. Он узнал о том, что она потеряла ребенка, когда она уже его потеряла. И не от нее узнал. От Володи Скачкова. Тот просто был вынужден ежедневно докладывать о состоянии их сотрудника, находящегося в больнице после страшного происшествия.
Как тогда Лена узнала? У нее что – везде свои люди? Даже в больнице?! Или…
Или она следила за ним? За Дашей? Следила, слушала телефоны? Могла она это сделать, наняв кого-то?
Он думал мгновение. И сам себе ответил: «Могла».
– Лена, успокойся, – попросил он, расстегивая две верхних пуговицы форменной рубашки. – Не надо так.
– Не буду, – отозвалась она после паузы вполне миролюбиво. – Ты только не сбегай так.
– Как?
– Так подло. – Она шумно подышала в трубку. – Я же старалась, пироги с вечера ставила. А ты удрал.
– Я не удрал, Лена.
Он прикрыл глаза, прислушиваясь к шуму крови в ушах, видимо, подскочило давление. И теперь на службу он явится с багровым лицом, головокружением и отвратительным ощущением трясущихся внутренностей под ребрами.
Твою мать, а! Когда же это все закончится!
– Я не удрал, – повторил он слабым голосом, презирая себя пуще вчерашнего. – Я торопился. Мне надо пораньше.
– Ладно. Принято, – буркнула она. – Только вечером чтобы был вовремя. Пироги я отменять не собираюсь. Новый рецепт.
Она подумала и добавила с ядовитым смешком:
– Новый рецепт для семейного счастья…
Ленка отключила телефон.
Через мгновение свет в их кухне погас. Его жена либо снова завалилась в кровать. Либо стоит возле окна и настороженно наблюдает за ним, застывшим в машине.
Он повернул ключ в замке зажигания. Медленно поехал со стоянки. Резина шуршала по лужам, дворники метались по стеклу, радио тихо бормотало на привычной волне. Все привычно и в то же время нет.
Он прибавил газу и попытался осмыслить то, что творилось сейчас в его душе. Осмыслить и дать ему название.
Ленка знает про него и Дашу. Это плохо или хорошо? Неоднозначно.
Тайна, которая тянула из него силы, больше не тайна. Нет нужды сказываться больным или уставшим. Исчезла необходимость объяснять плохое настроение. И постоянно врать.
Это было неплохо. Это дарило облегчение. Но!
Но она теперь постоянно станет упрекать его. Без конца упоминать о том, что было. Трепать при случае имя той женщины, ради которой он…
Ради которой он…
А что, собственно, он ради нее сделал?! Чем пожертвовал? Карьерой? Семьей, которой давно нет? Уважением знакомых? Так они тоже могли быть в курсе и давно уважать его перестали за измену жене.
– Мудак ты, Зайцев, вот ты кто, – тихо произнес он и неожиданно свернул на дорогу, которую, думал, забудет со временем.
По пустым улицам ехать туда было – двадцать минут. Еще минуту на то, чтобы пробраться по двору, залитому лужами. Десять секунд на подъем по лестнице на второй этаж. Секунда на то, чтобы нажать кнопку ее звонка.
И что потом?
А потом могло быть по-разному. Потом могло быть – долго и счастливо. И потом могло быть – никак. Но он все равно поехал. Пять тридцать утра! Что ему было делать на работе?
Он знал, как заехать во двор, чтобы не попасть в камеру – одну-единственную, бьющую на автомобильную стоянку. Знал, что жильцы скинулись на нее после того, как участились случаи взлома автомобилей.
Из машин тащили все: детские кресла, памперсы, забытые пакеты с едой, пляжные тапки и полотенца. Магнитолы, камеры, видеорегистраторы не трогали, что странно.
Володя Скачков предположил, что это бомжи тянут из тачек всякую хрень в надежде раздобыть еды.
Даша предположила другое:
– Может, это ширма для того, чтобы стащить у кого-то что-то важное?
– Важное? – фыркнул тогда Володя. – Что же важного пропало у твоих соседей? Соска детская?
– Я не знаю. Но что-то с этими взломами не так. Как-то странно все.
Ее машину, кстати, тоже взламывали. Но не взяли вообще ничего. В бардачке все перевернули, но ничего не забрали: ни дезодорант, ни расческу, ни упаковку влажных салфеток, ни запасные ключи от квартиры ее матери. Даша их постоянно забывала дома. И часто топталась у запертой двери, когда привозила родительнице продукты.