КГБ Андропова с усами Сталина: управление массовым сознанием - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Почепцов cтр.№ 46

Из всех этих рассуждений понятен путч ГКЧП, послуживший переходу к новому правлению под руководством Ельцина. Л. Кравченко вспоминал: «Я знал, что от безысходности ситуации были, с согласия Михаила Сергеевича, предложены три варианта введения в стране чрезвычайного положения, еще в марте 91 года: в целом в стране, в Москве и Ленинграде или только в Москве. И для меня не было потом неожиданным, что некий ГКЧП образовался. Официально, о том, что все три варианта обсуждались на разных уровнях, позднее заявлял [Анатолий] Лукьянов, якобы именно поэтому делегация поехала позже к Михаилу Сергеевичу в Форос, чтобы обсудить, какой из вариантов вводить» ([7], см. также [8–9]). В другом интервью он вспоминал, что все так называемые ГКЧПисты были на дне рождения у Горбачева, то есть были его ближайшими сотрудниками.

Можно только понадеяться, что будущий мир не будет таким закрытым, как нынешний, когда мы ничего не знаем о реальных подоплеках ключевых поворотов истории.

Советская система увидела свой интерес не только в модели жесткого воздействия, но и в модели мягкого. Если в первом случае пропагандистский месседж выпячивается, то во втором он оказывается спрятанным. При этом следует разграничить контент и формы его подачи. Один и тот же контент может оказывать разное воздействие.

Есть, например, исследования психологов, говорящие о том, что наличие определенного количества негативных сообщений, создают у потребителя информации ощущение объективности этого информационного источника. В принципе большее внимание к негативам идет еще со времен примитивных обществ, сегодня негативные сообщения, а фейки всегда негативны, распространяются лучше позитивных, например, в соцсетях.

Психологи также фиксируют, что люди, не придерживающиеся политкорректности в своих выступлениях, воспринимаются аудиторией лучше, поскольку она видит в них большую уверенность в себе [10–12].

В советское время возникли и заработали свою популярность медиа, которым позволили «отклоняться от линии партии». Это «Литературная газета», это АПН в свое время и… это сегодня «Эхо Москвы». Они воспринимались и воспринимаются не только как более достоверные, но и как более интересные. В них проскальзывает больше негатива, за счет чего достигается больший интерес аудитории. Но они одновременно «смешивают» в одно блюдо нужные и «вредные» с точки зрения власти тексты. В результате чего человек протестный, который привык читать только свои тексты, получает и противоположную информацию, нужную власти. Без такой «помощи» он никогда бы не заглянул в них.

Похожая ситуация встречается в соцсетях, когда человек там, условно говоря, размахивает шашкой против власти, и ему это кажется подвигом, однако на самом деле его никто не читает, и вся его якобы активность уходит в песок.

Это делалось еще и в советское время, когда власть создала выше отмеченные издания, или для демонстрации свободы мнений в СССР для зарубежной аудитории, например, журнал «Спутник». Тем самым как бы протестная активность просто выливалась в протестное чтение или в театр на нашумевшую постановку.

Интересно, что начать делать иную новую «Литературную газету» предложил Сталин. К. Симонов вспоминал такие слова Сталина: «Мы здесь думаем, что Союз писателей мог бы начать выпускать совсем другую „Литературную газету”, чем он сейчас выпускает. Союз писателей мог бы выпускать своими силами такую „Литературную газету”, которая одновременно была бы не только литературной, а политической, большой, массовой газетой. Союз писателей мог бы выпускать такую газету, которая остро, более остро, чем другие газеты, ставила бы вопросы международной жизни, а если понадобится, то и внутренней жизни. Все наши газеты — так или иначе официальные газеты, а „Литературная газета” — газета Союза писателей, она может ставить вопросы неофициально, в том числе и такие, которые мы не можем или не хотим поставить официально. „Литературная газета” как неофициальная газета может быть в некоторых вопросах острее, левее нас, может расходиться в остроте постановки вопроса с официально выраженной точкой зрения. Вполне возможно, что мы иногда будем критиковать за это „Литературную газету”, но она не должна бояться этого, она, несмотря на критику, должна продолжать делать свое дело».

При последних словах, как вспоминал Симонов, Сталин ухмыльнулся. Сталин продолжил свое разъяснение: «Вы должны понять, что мы не всегда можем официально высказаться о том, о чем нам хотелось бы сказать, такие случаи бывают в политике, и „Литературная газета” должна нам помогать в этих случаях. И вообще, не должна слишком бояться, слишком оглядываться, не должна консультировать свои статьи по международным вопросам с Министерством иностранных дел, Министерство иностранных дел не должно читать эти статьи. Министерство иностранных дел занимается своими делами, „Литературная газета” — своими делами».

Потом он перешел к вполне практическим решениям. Узнав, что тираж газеты 50 тыс., сказал, что его надо увеличить в десять раз. Вместо одного раза в неделю, надо выпускать два раза в неделю. Он также предложил создать при газете «свое собственное, неофициальное телеграфное агентство для получения и распространения неофициальной информации».

К. Симонов рассказал об этом в своей книге «Глазами человека моего поколения» [13]. Разговор занял полчаса и, как видим, там же прозвучала идея создания будущего АПН.

Точно так на встрече еще в 1929 году с украинскими писателями, которые жаловались, что во МХАТе ставят Булгакова, а не правильные партийные произведения, Сталин заметил, что в театр ходят не только члены партии. То есть и здесь он ушел от правильного, но прямолинейного произведения. А дословно он сказал так: «Если вы будете писать только о коммунистах, это не выйдет. У нас стосорокамиллионное население, а коммунистов только полтора миллиона. Не для одних же коммунистов эти пьесы ставятся. Такие требования предъявлять при недостатке хороших пьес — с нашей стороны, со стороны марксистов, — значит отвлекаться от действительности» [14].

Эта разумная позиция не всегда была у Сталина, чаще он как раз «продавливал» правильные произведения. Здесь, видимо, он пошел против себя, поскольку ему пришлось защищать пьесу Булгакова, которая нравилась ему просто как человеку.

К. Симонов дал свое понимание причин сталинских довоенных репрессий, когда написал: «Я допускаю даже и такую мысль, что 37-38-й годы были в скрытой форме связаны непосредственно с подготовкой к войне, с тем, что он предвидел эту войну и в чем-то опасался ее. И опасался именно того, что в решительную минуту войны, когда армия — он понимал это — приобретет большее значение, чем в мирное время, а следовательно, и военачальники приобретут большую власть, что они могут стать такой силой, которая окажется опасной для него лично» [15]. Кстати, Симонов считал, что Сталин сам готовился к нападению летом 1942 года: «Судя по тому, как в ужасающих условиях 41-42-го года мы тем не менее огромными темпами начали наращивать свою военную промышленность, выпускать танки, самолеты, артиллерию и так далее, видно, насколько серьезная подготовка шла к этому заранее. Мне лично кажется, что он этот военный удар по фашистской Германии планировал на лето сорок второго года и именно поэтому так слепо и невероятно упрямо не верил в возможность нарушения этого своего плана, за которым для него стояла победа социалистического строя во всей Европе. Именно потому, что он не хотел отступиться от этого плана, потому что он спал и видел, как это будет, и был убежден, что будет так, как он запланировал, он не принимал во внимание сведения о надвигающейся войне в сорок первом году, и так до конца и считал возможным, что все это провокация, что англичане, находясь в отчаянном положении, пытаются столкнуть нас с немцами, в то время как от этого преждевременного столкновения еще можно уклониться».