КГБ Андропова с усами Сталина: управление массовым сознанием - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Почепцов cтр.№ 112

Но гипотезы остаются гипотезами, если не имеют документального подтверждения. Особенно смущает тот факт, что в этом случае на то время не было возможностей опереться на достоверные исследования по поводу тех возможных изменений в поведении, которые может нести тот или иной текст. Влияние Стругацких, несомненно, было, но каким оно было — можно только догадываться.

Есть еще один нюанс, привязывающий А. Стругацкого к спецслужбам. Он заканчивает Военный институт иностранных языков, принадлежащий ведомству ГРУ. Вот, к примеру, что пишет один из выпускников более поздних выпусков: «Нас, офицеров военной разведки, готовили для участия в специальных военных операциях арабских стран против израильской армии. СССР играл не последнюю роль в этом конфликте: в район Египта была переброшена наша 20-тысячная армия со всем вооружением, солдатами, офицерами и генералами. В основном они выступали в роли военных советников или инструкторов» [22].

Кстати, потом А. Стругацкий преподавал в Школе военных переводчиков в г. Канске [23]. Вот воспоминания одного из курсантов: «Я в это время был (с 1948 по 1952 год) курсантом ШВП, имел честь слушать лекции Аркадия Натановича и усердно зубрить японские иероглифы под его строгим руководством. Он был всего немногим старше нас — года на 3–4 — и фактически нашим товарищем и другом. Мы восхищались его эрудицией и глубоким знанием японского и английского языков. По английскому языку он даже „забивал” своего друга, преподавателя английского языка майора Слуцкого! А в японском языке он, ученик академика Н. И. Конрада, тоже „побывавшего” в Канске, выдвинул смешной, но, как оказалось, правильный тезис о том, что все англоговорящие, а русские англоговорящие вдвойне, попадутся в японскую лингвистическую ловушку. Дело в том, что японское shi в английском языке транскрибируется как „ши”, а по академику Конраду японское shi по русской транскрипции произносится как „си”, а не „ши”, а ji как „дзи”, а не „джи”, тем более что в руском языке после шипящих они произносятся грубее, соответственно как „шы” и „джы”» (цит. по [24]).

И еще в эту же копилку — первым соавтором А. Стругацкого был отнюдь не брат, а Л. Петров (см. о нем [25–26]). Книга называлась «Пепел Бикини» [27]. В ней рассказывалось об американских испытаниях водородной бомбы в атолле Бикини, то есть это была такая пропагандистская книга против американских империалистов. По слухам, Л. Петров редактировал и мемуары Хрущева.

Л. Петров, который не столько писал, сколько принес заказ на книгу, был не просто однокурсником Стругацкого по Военному институту. Его женой была внучка Н. Хрущева со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кстати, первый ее муж, с которым они через несколько лет развелись, впоследствии стал более известным человеком, чем Л. Петров. Это Николай Шмелев, ставший известным экономистом и академиком РАН, прозвучавший в перестройку своей статье «Авансы и долги».

Еще одним доводом против, в т. ч. против возможностей столь точечного влияния творчества Стругацких, следует признать то, что КГБ был структурой с жестким инструментарием, хотя бы по этой причине мягкий инструментарий у него не очень получался. Хотя Бобков вспоминал, что они создали свой закрытый отдел в Институте социологии в поисках инструментария: «Когда пришел Андропов, мы тогда буквально через несколько месяцев в институте социологии создали закрытый сектор нашего пятого управления. Послали туда 15 наших офицеров. Во главе этого встал зам. директора института. На базе этого отдела потом и рос институт, который и сейчас существует. Там некоторые ребята уже старики, но работают в этом институте. Это была единственная научная основа, которую мы использовали» [28].

В. Ядов, возглавив институт социологии, который потом распался на два, пошел знакомиться с этим секретным отделом: «Они, оказывается, проводят опросы: кто слушает западные радиостанции, каковы настроения немцев Поволжья и т. п. Иду к вице-президенту РАН по социальным наукам В.Н. Кудрявцеву (светлая ему память):

— Владимир Николаевич, в институте есть некий филиал КГБ. Надо немедля убрать.

— Как убрать?

— А так, Вашим распоряжением.

— Наивный Вы человек.

— Тогда я попрошу нашего депутата Татьяну Ивановну Заславскую выступить на Съезде народных депутатов и сообщить, что в академическом институте есть структура КГБ.

В. Н. Кудрявцев связал меня с зам. председателя КГБ генералом Ф. Бобковым, надзиравшим тогда над интеллигенцией. Состоялся доверительный получасовой разговор (предложена чашечка кофе), который закончился договоренностью о дальнейших переговорах через доверенного генералом порученца.

Мы регулярно встречались в моем кабинете, и переговорный процесс завершился не упразднением этого отдела, а переводом его в отколовшийся от Института социологии ИСПИ» [29].

И последняя цитата, которая дает представление о масштабах работы: «Каждый офицер „пятерки” знал формулу Бобкова: „Дела оперативного учета позволяют видеть процессы, а не отдельных людей. Изучайте процессы, и вы будете хозяином положения”. КГБ регулярно направлял в Центральный комитет партии записки о настроениях в обществе. Пятое управление изучало настроение интеллигенции. Главное здесь было понять, чем дышат лидеры общественного мнения. Аналитики „пятерки” определили свой круг, в который входили ведущие деятели искусства, литературы, образования, науки. Их было около двух тысяч по стране: ведущие режиссеры, актеры, музыканты, ректоры вузов, академики, писатели. Весьма авторитетные для других, они влияли на интеллигентскую среду. Поэтому их мнением интересовались. В Институте социальных исследований был создан закрытый сектор Пятого управления, который возглавил заместитель директора Института. Туда направили работать пятнадцать офицеров из „пятой службы”. Институт, выросший на основе этого сектора, по сути, стал научной базой политической контрразведки. Линия на социологические исследования шла от Андропова. Он первым из государственных деятелей стал использовать такие исследования. Его предложения часто основывались на социологических данных. Да и в оперативной работе часто ориентировались на них. „Мне помнится первое социологическое исследование после прихода Андропова в КГБ — о причинах массовых беспорядков в стране, которые при Хрущеве происходили практически ежегодно в разных регионах, — вспоминает Ф. Д. Бобков. — Реакция на них была, но только во время самих происшествий. Исследование же дало возможность увидеть причины, а значит, и определить меры, которыми можно было бы такие события предотвращать”» [30].

Как видим, базой объективного инструментария Пятого управления была социология. И это одновременно говорит о том, что таким путем предугадать возможное воздействие Стругацких было нелегко, если вообще возможно.

Литература

1. Карцев Д. План Андропова — Путина // www.rusrep.ru/article/2012/10/31/kgb/

2. Пименов А. Путин, Горбачев и завещание Шелепина // www.golos-ameriki.ru/a/putin-gorbachev-politics-2012-05-15/666902.html

3. Фурсов А. Катализатор // www.rospisatel.ru/fursov-andropov.htm