«Вот лентяйка! — с негодованием подумала госпожа. — Пойду, разбужу и отругаю!»
Она распахнула дверь и замерла от неожиданности. Из обеденного зала доносился тихий, счастливый смех Небраа.
«Чем это он так доволен?» — озабоченно подумала Анукрис, и осторожно ступая на цыпочках, стала пробираться к залу.
Её супруг, сияя как новенькая золотая монета, сидел в кресле, держа на коленях Мерисид. Одна рука его лежала на обнаженном плече старшей служанки, а вторая на животе.
— Уверена, он мой? — улыбаясь во весь рот, спросил первый пророк.
— После того, как вы отбыли в Амошкел, я все дни пила Золотую настойку Исид, — тихо отвечала бывшая танцовщица, водя пальчиком по бритой голове хозяина. — Это самое надежное средство. Значит, зачатие могло произойти только тогда, когда вы были дома.
— У меня будет сын! — Небраа вновь засмеялся тем самым счастливым смехом, который уже слышала Анукрис. — Наследник!
— Что вы, господин?! — всполошилась Мерисид. — У вас еще будут законные сыновья. Госпожа молода и полна сил.
— Эта тухлая рыбина не способна любить! — улыбка исчезла с лица первого пророка. — От крокодила и то дождешься больше ласки. Как же она сможет зачать?!
Он вздохнул.
— Да и со мной много чего случилось за это время.
— Вы еще очень…, — старшая служанка хихикнула. — Сильный мужчина, господин.
— Но уже не так молод, — Небраа легонько подвинул Мерисид, и та послушно встала. — Никому не говори, пока мы не переселимся в новый дом.
Анукрис отступила от двери, тихо пробралась в свою комнату и села на табурет перед туалетным столиком. Тут же раздался стук, и вошла Самхия.
Чисто вымытый, натертый каким-то приятно пахнущим маслом, с разрисованной физиономией, в парике и с кучей побрякушек на шее Александр чувствовал себя трансвеститом. Но именно на таком виде еще вчера вечером настояла Мерисид.
— Ты идешь приносить жертву Сету, — убеждала она. — Там будет много народа, и ты должен выглядеть прилично.
Пришлось согласиться. Нельзя же совсем игнорировать местные обычаи.
Вчера старшая служанка казалась какой-то озабоченной, но сегодня с самого утра «цвела и пахла как майская роза». Шутила с подчиненными и даже что-то напевала себе под нос.
И Небраа, обычно кривившийся при одном взгляде на нежеланного гостя, вел себя на редкость доброжелательно и даже похвалил макияж Алекса.
— Это Мерисид помогла мне выглядеть так красиво в столь знаменательный день, — резиново улыбнулся юноша.
— Она замечательная женщина! — с энтузиазмом поддержал его первый пророк, весьма удивив собеседника.
В сопровождении слуг они пришли на площадь перед храмовым двором, где их ожидал нервно расхаживавший погонщик и пара горбатых быков с большими рогами и тупо-равнодушными мордами.
Увидев первого пророка, он облегченно вздохнул.
— Будешь смотреть покупку? — поинтересовался у Александра Небраа.
— Нет, — покачал он головой: «Больно надо! Я в них все равно ничего не понимаю».
Он передал погонщику пару широких серебряных браслетов и золотого крокодильчика величиной с мизинец, а тот ему длинную, гибкую хворостину.
— И что я с этим буду делать? — пробормотал юноша ему вслед.
— Гони во двор! — подсказал кто-то из зевак, количество которых стремительно возрастало с каждой минутой. Весть о том, что чужак собирается принести в жертву храму Сета двух быков, стремительно облетела окрестные улицы.
Алекс легонько ударил хворостиной по костлявому заду быка, что не произвело на того никакого впечатления. В толпе послышались смешки и «добрые советы».
— Пошел! — крикнул Александр, чувствуя себя очень неуютно в роли уличного артиста и ударяя чуть сильнее.
Бык тяжко вздохнул и медленно направился в ворота, а второй задрал тощий хвост и навалил кучу остро вонявшего жидкого помета. Так, что юноша еле увернулся от далеко разлетавшихся брызг. Зрители захохотали. Свистнул прут, бык утробно взревел и, опережая товарища, бросился к воротам.
Первая часть церемонии закончилась для жертвователя полным конфузом. Пока храмовые слуги ловили животное, а горожане хохотали, Алекс тихо матерился сквозь зубы. «Ну не имел я дело с крупным рогатым скотом. Все больше ослы попадались да свиньи!»
Перед тем, как продолжить ритуал, он спустился в священный водоем и, скороговоркой пробормотав что-то о чистоте тела и духа, побрызгал себе на лицо. Тем временем одного из быков отвели на задний двор, где он еще какое-то время будет переводить траву в говядину. А возле второго первый пророк, увешанный цацками, провел какую-то малопонятную юноше церемонию, в ходе которой Александр громко заявил, что отдает этот дар богу мудрости за того, о ком ему хорошо известно.
Поле чего животное быстренько забили и стали сноровисто разделывать. Откуда-то пришли четыре танцовщицы в полупрозрачных платьях с серебряными колокольчиками в руках. Юноша вял из рук Небраа чашку с бычьей кровью и стал медленно подниматься по пандусу к дверям храма. Девушки шли по бокам и звонкими, чистыми голосами пели гимн богу мудрости. У дверей процессию встретил жрец и спросил о чистоте тела, духа и души.
— Тело мое пребывает в чистоте, дух стремится к чистоте, а душа пребывает в теле, и не пришло время её судить.
Служитель Сета поклонился. Алекс в одиночестве вошел в полутемный храм и осторожно поставил чашу на алтарь перед каменной статуей широкоплечего мужчины с головой змеи. Постоял немного, вспомнил несчастного Энохсета, окончившего свою жизнь на забытом келлуанскими богами острове. И с чувством выполненного долга покинул святилище.
Мясники еще работали. Рядом стоял какой-то жрец, очевидно ожидая, когда те закончат. Горожане потихоньку возвращались к своим делам: раскладывали привезенные товары и приглядывались к соседским прилавкам. Представление закончилось, а жизнь продолжается. Александр не стал дожидаться конца церемонии, направившись к Дому людей. У него осталось еще одно дело в этом городе.
Возле цитадели келлуанской бюрократии толпились многочисленные правдоискатели, пытающиеся найти управу на местных чиновников у высокого столичного начальства. Трое солдат перекрыли проход во внутренний двор и пускали просителей небольшими партиями.
Алекс не стал тут задерживаться, а сразу направился к задней двери, возле которой стоял его чернокожий знакомый. Увидев, что юноша безоружен, он растянул губы в плотоядной усмешке и гордо выпятил широкую, мускулистую грудь.
«Как надоели эти альфа-самцы! — с тихой тоской думал Александр, заложив руки за спину и разглядывая его, словно ценитель живописи картину Пискассо. — Почему они всегда стараются показать, что у них самая длинная…»
Его глубокомысленные размышления прервал знакомый голос.