– Когда мы с вами обсуждали возможность соглашения о том, что наши кланы впредь станут жить в мире, вы поставили мне несколько условий.
Килдоннон согласно кивнул.
– Первое из них, – напомнил герцог, – гласило, что я должен предоставить вам заем в десять тысяч фунтов для оказания помощи беднейшим представителям клана и тем, кто, по вашему мнению, пострадал по моей вине.
– И это было более чем справедливо! – вмешался Элистер Килдоннон. – Ведь не кто иной, как Маккрейги, опустошали наши поля, угоняли наши стада и воровали наших овец!
В голосе его прозвучали злоба и вызов, однако герцог не удостоил его ответом. Глядя на старшего Килдоннона, он продолжал рассуждать вслух, будто его и не прерывали:
– А второе – что во имя установления прочного мира между нашими кланами я должен жениться на вашей дочери Маргарет.
Наступила гробовая тишина: шестеро мужчин, затаив дыхание, во все глаза смотрели на герцога.
– Вы тогда особо подчеркнули, – продолжал герцог, – что, если ваша дочь станет герцогиней Аркрейджской, она сможет многое сделать, чтобы помочь женщинам клана Килдоннонов. Все свои усилия она сосредоточит на том, чтобы заставить их понять, что время распрей миновало, детей нужно воспитывать так, чтобы они считали мирную жизнь единственно правильной и никогда не стремились воевать.
Поскольку старший Килдоннон никак на это высказывание не отреагировал, герцог спросил:
– Так это или нет?
– Так, – коротко ответил Килдоннон.
– Я полагал, что все это принесет огромную пользу не только вашему клану, но и моему, – признался герцог. – Я одолжил вам денег и женился на вашей дочери.
Сказав это, он обвел взглядом всех членов клана, причем взглядом столь презрительным, что они почувствовали себя оплеванными.
– Я тогда понятия не имел, – ледяным тоном заметил герцог, – что ваша дочь отнюдь не разделяет наших радужных взглядов относительно будущего мира между нашими кланами и их процветания.
И, снова окинув представителей Килдоннонов пренебрежительным взглядом, продолжал:
– Она обманула меня, как из поколения в поколение Килдонноны обманывали Маккрейгов!
– Как вы смеете нас оскорблять! – возмутился Элистер Килдоннон.
– Это не оскорбление, а правда! – отрезал герцог. – В первую брачную ночь Маргарет Килдоннон заявила мне, что презирает меня и всех представителей моего клана. Более того, она никогда не станет моей настоящей женой!
Снова наступила гнетущая тишина. Наконец старший Килдоннон уже совершенно другим тоном произнес:
– Поверьте, я понятия не имел, что моя дочь испытывает подобные чувства.
– Я думал, со временем ее взгляды изменятся, – заметил герцог, – но я не знал того, что, без сомнения, было известно членам вашей семьи: у Маргарет был любовник, которого она и не думала бросать после замужества.
Вождь клана Килдоннонов застыл как громом пораженный. Сыновья его, украдкой переглянувшись, смущенно потупили взор.
– Как говорится, об измене жены муж всегда узнает последним.
В голосе герцога слышалась брезгливость.
– Честью клянусь вам, – проговорил пораженный Килдоннон, – что я об этом понятия не имел.
– Значит, вас обманывали так же, как и меня! – бросил герцог. – И не только ваша дочь, но и сыновья, племянники и, без сомнения, ваш брат!
Старший Килдоннон, медленно, обернувшись, взглянул на своих родственников, однако те, боясь встретиться с ним взглядом, поспешно опустили глаза.
Герцог невесело рассмеялся.
– Неужели вы допускаете, что они не знали, что их кузен Неил при каждом удобном случае тайком встречается с моей женой?
И, не получив ответа, продолжал:
– В моем клане нашлось немало людей, горевших желанием донести мне, куда направляла свою лошадь герцогиня, когда я не мог ее сопровождать во время прогулки; кто поджидал ее то в зарослях вереска, то в лесу; через кого доставлялись в замок любовные записки и как их переправляли через границу доверенные люди.
Темные глаза герцога сверкали гневом.
– Неизвестно, как долго длилась бы эта бесчестная связь, – продолжал он, – если бы ваша дочь не поняла, что я неминуемо узнаю о ее измене, поскольку она забеременела.
Для старшего Килдоннрна это, без сомнения, было сильнейшим ударом.
Он вцепился в сиденье стула с такой силой, что костяшки пальцев побелели. И лицо его брата стало белым как мел: вся кровь отхлынула от него.
– Значит, у нее должен был родиться ребенок, – едва слышно проговорил он. – А как вы узнали об этом?
– Ваша дочь снизошла до того, чтобы оставить мне письмо, в котором объясняла, что обстоятельства вынуждают ее уехать во Францию вместе с кузеном Неилом Килдонноном, ее любовником.
И снова двое братьев Килдоннонов переглянулись, и стало ясно, что для них это не новость.
Однако герцог не удостоил их взглядом. Не сводя глаз с вождя клана Килдоннонов, он продолжал:
– Как только я узнал, куда отправилась та женщина, что носит мое имя, а под сердцем – чужого ребенка, я последовал за ней.
– Вы поехали во Францию? – изумился старший Килдоннон.
– Да. А поскольку я плыл по морю, а они ехали сушей, я добрался до Кале раньше их, – ответил герцог.
– И что произошло потом? Этот вопрос задал Элистер Килдоннон. Ему не терпелось узнать, что же случилось дальше.
– Я вызвал Неила Килдоннона на дуэль и убил его! – ответил герцог.
– Так вы убили его! – воскликнул старший Килдоннон, и в голосе его послышалось негодование.
– Это была честная дуэль, – пояснил герцог. – У нас обоих были секунданты, а судил человек, заслуживающий всяческого доверия.
– И он вас не ранил? – спросил Роуря, старший сын вождя клана Килдоннонов.
– Неил Килдоннон никогда не был хорошим стрелком, – усмехнулся герцог.
– Но… убить его!
Теперь уже Элистер Килдоннон обвинял герцога.
– К вашему сведению, – заявил герцог ледяным тоном, – он получил медицинскую помощь, и, насколько мне известно, было сделано все возможное, чтобы спасти его жизнь.
– И все же он умер, – заметил старший Килдоннон. – А что случилось с Маргарет?
– Когда вашей дочери сказали, что ее любовник умер, она схватила кинжал и вонзила себе его прямо в сердце.
– Как вы могли это допустить! Не помешать! – воскликнул Роури Килдоннои, вскакивая со стула.
Герцог окинул его презрительным взглядом:
– Мою жену отвезли в монастырь, где за ней ухаживали монахини. К несчастью, ее мучили сильные боли, и врач прописал настойку опия. Монахиня, дав ей предписанную дозу, оставила пузырек на столе.