Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Беляков cтр.№ 72

Но и этот принцип был в 1917 году украинцам неудобен. Украинские земли много веков были под властью русских, поляков, австрийцев, венгров, литовцев. В далеком 1649 году гетман Богдан Хмельницкий заключил с польским королем Яном Казимиром Зборовский мир. По этому договору король отдавал под власть козацкому гетману три воеводства: Киевское, Черниговское и Брацлавское. Но то была всего лишь автономия, а не самостийная держава. Да и границы страны по Зборовскому миру были слишком узкими, в начале XX века для любого «свидомого» украинца они показались бы просто унизительными.

В 1917 году украинцам подходило только этническое право. Его точно и кратко изложил профессор Грушевский: Украина там, где живут украинцы. Точнее, там, где они составляют большинство населения. В этом случае украинцы могли претендовать даже на часть Кубани, где жили потомки запорожских казаков. В октябре 1917-го в Киеве уже расклеивали плакаты с изображением карты громадной Украины – от Карпат до Кавказа. Украинцев призывали созвать украинское Учредительное собрание раньше общероссийского, иначе «москали заберут себе нашу черную плодородную землю» ^[617].

Но Рада благоразумно не посягала на Кубань. В ноябре 1917 года она объявила о своей власти над девятью губерниями. Точнее, над восемью с половиной. Это губернии Юго-Западного края (Киевская, Волынская, Подольская), Малороссии (Черниговская, Полтавская), Слободской Украины (Харьковская) и Новороссии (Николаевская, Екатеринославская и северная часть Таврической). Юг Таврической губернии – это Крым. Там украинцы составляли только 11,7 %, значительно уступая и крымским татарам (35,1 %, и русским (32,8 %) ^[618]. Поэтому на Крым украинская власть тогда не претендовала: «Крымский полуостров остается крымчанам» ^[619], – заявил генеральный секретарь по военным делам Симон Петлюра, обращаясь к «народам Украины».

Решение Рады о границах Украины было правильным и единственно возможным. Недаром даже Ленин призна́ет эту «географию Винниченко», то есть границы, определенные Радой и правительством Владимира Винниченко. Когда в 1922 году большевики будут устанавливать границы Украинской Советской Социалистической Республики, то обратятся именно к идеям Грушевского и Винниченко: Украина там, где украинцы составляют большинство населения. Только вот не вписывались в «географию Винниченко» ни большие города (Киев, Одесса, Екатеринослав, Харьков), ни промышленные центры Донбасса – Юзовка, Макеевка, Луганск.

«В самом Киеве, столице нового государства, отношение к правительству у большинства граждан было самое отрицательное, – вспоминал генерал-майор Владимир Мустафин. – Если интеллигенция насильно подчинялась украинскому ярму, подавленная впечатлениями пережитой революции, то рабочие, городские мещане, мелкие торговцы, особенно базарные торговки, весьма ярко проявляли свою враждебность и открыто готовились к выступлениям против ненавистной им власти» ^[620].

Экономический кризис тоже обернулся против новой украинской власти. Пришло время расплачиваться за эйфорию революционной весны. Продукты всё дорожали и дорожали, рубль обесценивался. Дамы и господа, что еще год назад пили в ресторанах французское шампанское, теперь отдавали за бесценок ковры, мебель, свою «буржуйскую» одежду, французское белье.

Останавливалось производство, закрывались заводы. Тысячи безработных пополняли бандитские шайки: «…бандиты обыскивали и грабили, убивали практически даже на больших, людных улицах. Милиция, набранная из разных сомнительных элементов населения, очень часто им помогала» ^[621]. Обыватели старались не выходить на улицу после девяти вечера. На улицах Киева появились сечевые стрельцы – бойцы Галицко-Буковинского куреня, созданного из австрийских военнопленных. Русские, впрочем, путали их с гайдамаками, с украинизированными солдатами и просто с вооруженными «щирыми» украинцами: «Пьяные, наглые, они зачастую приставали с оскорбительными замечаниями к русским офицерам, были случаи даже убийств ими последних, проходившие безнаказанно» ^[622]. Русские киевляне смотрели с недоумением, с презрением, со страхом на их сытые, «лоснящиеся от жира лица», на чубы и усы «a la Тарас Бульба». Киев «жил под знаком межнациональной розни», – вспоминал Алексей Гольденвейзер ^[623].

Осенью 1917-го большевики контролировали бо́льшую часть советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а потому вернулись к своему лозунгу (отставленному на время, пока большевики большинства в советах не имели) «Вся власть Советам!».

Рада по-украински тоже означает «совет». В ней заседали украинские эсеры и социал-демократы. Они не так уж сильно отличались от большевиков. Большевики издали декрет о земле, отменив частную собственность и конфисковав помещичью землю, обещают передать ее без выкупа крестьянам. И Центральная рада в III универсале объявляет всю землю собственностью украинского народа и тоже обещает передать ее крестьянам без выкупа. Большевики против буржуазии, и Рада против буржуазии. Большевики признают право наций на самоопределение, что Раде очень приятно. И отделяться от России она пока не собирается.

Так что Рада вполне могла бы стать союзником большевиков. Однако она не признала переворот в Петрограде, потому что не поверила в победу большевиков. Их положение было непрочным, и никто не знал, как долго Ленин, Троцкий и другие товарищи удержатся у власти: неделю? месяц? «На севере, в столицах идет междоусобная и кровавая борьба. Центрального правительства нет, и по государству распространяются безвластие, беспорядок и разруха» ^[624], – так Рада обрисовала положение дел в России.

Рада еще не собиралась провозглашать незалежность, но и власть большевистско-эсеровского совнаркома над всей Россией не признавала. Ответная телеграмма Центральной рады от 5 декабря 1917 года была адресована не Совнаркому России, а «Совету народных комиссаров Великороссии» ^[625].

«Центральная Рада вонзила нож в спину революционного Петрограда» ^[626], – негодовал Георгий Пятаков. «Пролетарская мысль», газета киевских большевиков, назвала III универсал Рады всего лишь «обычной буржуазной демократической мелодекламацией» ^[627].