А ведь в армии Муравьева встречались и украинцы, немало их было и среди участников январского восстания. Откроем мемуары Дмитрия Дорошенко, который не успел покинуть Киев с другими членами Центральной рады: «Вот далеко на тротуаре показалась одинокая человеческая фигура, приближается к нам; видим – молодой хлопец в обшарпанной солдатской шинели и бараньей шапке, за плечами винтовка, через плечи крест-накрест ремни с патронами; подходит, здоровается, разговорился. Начал ругать “украинцев”, что арестовали его и три дня не давали есть. (Очевидно, то был один из участников январского восстания. – С.Б.) Кто-то из толпы сказал, что, мол, пропала уже та Украина. – Как пропала? – живо откликнулся боец и начал говорить на чистой украинской мове: совсем не пропала, а только теперь и начинает жить; теперь только и настанет счастливая жизнь для бедного народа, все будет дешево, и хлеб, и сало, и мясо. “Я, говорит, сам украинец, но я был против Центральной рады, потому что она связалась с немцами да буржуями и продала народные интересы!” Постояв немного и поговорив так, боец попрощался с нами и пошел дальше “до дому” на Лукьяновку. Мы слушали и ушам не верили: так вот они, эти страшные большевики?!»
[943]
В Киев начали передислоцировать артиллерию. Солдаты одной из батарей, отметил Дорошенко, «очень молодые и все как один кацапы
[944]. Но нет: один был украинцем. Чернявый, не слишком молодой, командовал артиллерийским расчетом. Этот тоже утешал всех украинской мовой, что Украина теперь будет хорошо жить, что подешевеет каменный уголь…»
[945].
Среди «молодых, безусых солдат» (видимо, из 2-й армии Берзина/Ремнёва), что говорили и ругались исключительно «по-московски» (по-русски), Дорошенко приметил бывалого рябого матроса. Увидев портрет Шевченко в витрине книжного магазина, этот матрос радостно воскликнул: «Батько Тарас!»
[946]
В армии Муравьева, как мы помним, был и украинский отряд – червонные казаки. Украинский большевик Владимир Затонский высоко оценил заслуги этих казаков, противопоставляя их другим муравьевцам: «Были у нас отряды червонного казачества под командой Примакова, которые и охраняли Киев от банд Муравйова. На этой почве и происходили с ним столкновения. Муравйов всячески поддерживал свои войска»
[947]. Значит, украинские и русские большевики впервые столкнулись друг с другом?
Русская беда
1
Накануне январского восстания командующий Киевским военным округом Шинкарь издал постановление, по которому русские офицеры (если только они не были местными жителями, а поселились в городе после 1 января 1915 года) должны были покинуть город.
Разумеется, никто этот приказ даже не собирался исполнять. У киевских властей для этого не было ни сил, ни времени, и русские жители это хорошо знали. Но такое постановление совершенно оттолкнуло русских от украинской власти. Только немногие русские офицеры вроде известного нам генерал-майора Василия Кирея и подполковника Петра Болбочана добровольно предложили свои услуги Центральной раде. Это фамилию Болбочана Михаил Булгаков даст одному из второстепенных героев «Белой гвардии», петлюровскому атаману Болботуну. Но ни внешностью своей, ни биографией, ни взглядами этот русский офицер на службе у Петлюры не походил на описанного Булгаковым атамана.
Русский генерал В.Н.Посторонкин называет Болбочана «великолепным боевым офицером»
[948]. Болбочан возглавил отряд русских офицеров (сто штыков), который на улицах Киева мужественно сражался с войсками Муравьева. Но что такое сто штыков, когда в Киеве в январе 1918 года было около 25 000 русских офицеров! Они смотрели на происходящее безучастно: одни враги бьют других врагов… Даже сочувствовали большевикам. Как-никак, а свои, русские, пришли наводить порядок, бороться против хохлацкого сепаратизма: «…первый приход большевиков в Киев был встречен даже радостно русским населением Киева, которому было уже невтерпеж от разгулявшегося украинства»
[949], – вспоминал Василий Зеньковский.
Русские епископы, с трудом отбивавшие атаки «щирых» украинцев на церковном соборе, даже вздохнули с облегчением: «Совсем была бы беда, да вот, слава богу, большевички выручили!»
[950] – сказал митрополит Антоний (Храповицкий).
Рано радовались. Главной жертвой большевиков оказались вовсе не украинские националисты, а именно русские люди: «…обороняли Киев украинцы, вся злоба была обращена на украинцев, а пострадали от нее почти исключительно русские офицеры и вообще русские дворяне и буржуазия»
[951], – признавал Дмитрий Дорошенко.
Это и понятно, ведь большинство киевских украинцев были или бедняками, или людьми среднего достатка. В богатых квартирах жили преимущественно русские. Русские носили дорогие шубы, ездили на собственных автомобилях или имели свой конный выезд. На них и обрушилась ненависть солдат и красногвардейцев, больше классовая, чем национальная.
По городу ходили патрули красной гвардии, в шинелях, перетянутых пулеметными лентами по тогдашней моде
[952]. Искали буржуев и офицеров. Так и вспоминаются строчки Блока, посвященные точно таким же красногвардейцам.
В зубах – цыгарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!
Офицеры даже не пытались сопротивляться, шли покорно в Мариинский парк, который был тогда местом расстрелов. Отдавали красногвардейцам сапоги и обручальные кольца
[953]. Когда большевики велели сдать оружие, сдали и оружие: «Как мне лично было до боли жалко отдавать подарок деда жены – новенький браунинг, а также прекрасный кавалерийский карабин, такой прикладистый! – вспоминал генерал Мустафин. – Когда я клал оружие на стол, то у большевиков расширились глаза. Оружия в доме оказалось очень много»
[954]. Если много, что же не пустили его в ход? И если так вели себя военные, то что могли сделать мирные люди, никогда не державшие в руках оружия?