Малороссы могли любить украинские народные песни, есть на обед вареники с вишнями и борщ с пампушками, могли даже собирать в архивах старинные грамоты времен Гетманщины или Речи Посполитой, публиковать их на страницах «Киевской старины». Но дальше любви к малороссийской старине и украинской кухне дело не шло. Украинский писатель и политик Владимир Винниченко с ненавистью писал о таких малороссах: «…всякие Савенко, Шульгины, Пихно были и остаются на Украине такими неистовыми, такими опаснейшими врагами возрождения своей нации…»
[93]
2
Киев – древнейшая столица Руси, «мать городов русских», и какие-то украинофилы, мазепинцы претендовать на него не должны. «Это край русский, русский, русский», – писал основатель и первый главный редактор газеты «Киевлянин» Виталий Яковлевич Шульгин. Слова эти были манифестом всех малороссов. Именно этот Киев, русский Киев, так хорошо известен нам по сочинениям русских писателей.
Но и украинцы никогда не отрекались от Киева, никогда не забывали древней столицы, даже если там преобладали поляки, евреи или «москали». Надежда Яковлевна Мандельштам нашла «точный критерий, по которому научилась отличать украинцев от русских». Она спрашивала: «…где ваша столица – Киев или Москва?.. Всюду – по всей громадной территории страны – слышны отзвуки южнорусской и украинской речи, но называют своей столицей Киев только настоящие, щирые украинцы с неповторимым широким “и” и особой хитринкой»
[94].
В 1874 году в Киеве прошла перепись населения. В анкету включили вопрос о разговорном языке: на каком языке люди общаются у себя дома. Результаты оказались очень интересными. Выяснилось, что 47,4 % дома говорят на русском (в анкетах были указаны «общерусское наречие» и «великорусское наречие»), а 31,4 % назвали родным «малороссийское наречие». Почти треть жителей – малороссияне, украинцы. Возможно, реальная численность украинцев была даже выше. Как писал этнограф Павел Чубинский, один из организаторов переписи в Киеве, «многие лица из простонародья не обозначали того наречия, на котором говорят в домашнем быту»
[95].
И чему тут удивляться, когда Киев стоял посреди самой что ни есть украинской земли – Поднепровья, окруженный многочисленными украинскими селами и деревнями. Эти сёла служили постоянным источником рабочей силы для города: здоровенные хлопцы становились грузчиками или чернорабочими, миловидные дивчины устраивались горничными, бабы, искусные в домашней кулинарии, шли в кухарки.
Для Украины начала XX века это была картина типичная: «Сновск – русский город, большой железнодорожный узел, окруженный зажиточными украинскими селами»
[96], – писал о своей родине прозаик Анатолий Рыбаков. Сновск – город на Черниговщине, на северо-восточной окраине украинских земель. Помимо русских и украинцев там жили и евреи, что трудились машинистами, винокурами, врачами, дантистами, аптекарями, учителями, управляющими имений, арендаторами
[97]. На Украине Правобережной располагались города, где евреев и поляков было больше, чем русских. Встречались и еврейские местечки, где евреи, особенно старшего поколения, свободно говорили только на идиш, а русский, польский, украинский знали настолько, чтобы торговаться с покупателями и заказчиками.
Прошли времена, когда украинский мужик сидел в своей хате и ждал, когда к нему приедут «жид або москаль», чтобы скупить у него по дешевке зерно или смалец. Теперь «сивые украинцы с чубами времен Запорожской Сечи» конкурировали с евреями и русскими, сами торговали на базаре «глиняной посудой – “макитрами”, кувшинами, мисками, горшками, расписными кониками»
[98]. Еще бойчее торговали их жёны и даже дочери: «Большеглазые украинские дивчата совали в руки букетики синих и белых подснежников и фиалок, и прохожие покупали их так, как будто это было неизбежно и естественно…»
[99] Самые успешные ремесленники и торговцы оставались в городе, покупали себе какой-нибудь «будинок» (домик) и переходили в мещанское, а то и в купеческое сословие. Они приносили в Киев свой говор, свои вкусы, обычаи, невольно украинизируя столицу Юго-Западного края. Но тут же этой украинизации противостоял другой, казалось тогда, неизбежный процесс – русификация.
Безжалостный прогресс уничтожал убогие домики, оттеснял бедняков в предместья. Но точно так же прогресс наступал и на традиционную национальную культуру. Даже консервативные, глубоко религиозные евреи, населявшие Подол, постепенно «эмансипировались»: меняли свои кипы на цилиндры, котелки и канотье, а засаленные шелковые лапсердаки – на сюртуки, пиджаки, визитки и смокинги, вместо Торы и Талмуда читали «Капитал» Карла Маркса или «Нравственные начала анархизма» Петра Кропоткина.
Еще сильнее было влияние новой городской культуры на украинцев. В первой половине XIX века и русская, и украинская культуры были преимущественно сельскими, в начале века XX-го русская культура сильно урбанизировалась, а украинская оставалась деревенской. На русском преподавали в гимназиях и училищах, по-русски говорили в присутственных местах, на русском языке составлялись официальные бумаги, на русском языке были напечатаны книги, доступные в публичных библиотеках и книжных магазинах. Русский был языком панов, высшего общества. Сделать карьеру – нужен русский язык, войти в круг панов – тоже русский необходим. Поэтому украинцы, казалось, обречены были на русификацию. Разбогатевший украинский крестьянин начинает подражать русскому купцу, отращивает бороду, стрижется «в скобку», даже крестится «по-московски» – размашисто: «…у него уже не челядь, а молодцы, у него уже речь русская звучит при обращении к мелкой сошке, он уже выражается о сером хохле: “Хохла необразованна”»
[100].
В глазах украинского интеллектуала такой «перевертень» был настоящим предателем, потому что отказался от наследия предков, от родного языка, от своей культуры. Еще Гоголь порицал оборотистых малороссиян, менявших в своих фамилиях окончания «енко» на «ов». Украинские писатели рубежа веков XIX–XX тоже не молчали.
Российский зритель наверняка знает веселый, не стареющий уже почти полтора века водевиль Михаила Старицкого «За двумя зайцами» – знает по экранизации студии им. Довженко.