Рогль в моём кармане неслышно хрустел сухариками.
Папенька усадил нас на диван, а сам встал у письменного стола, заложив руки за спину.
— Бред, Бренди, вы кое-что должны узнать перед отъездом, — проговорил решительно и мрачно.
Мама громко всхлипнула и папа укоризненно протянул:
— Этель! — И покачал головой. — Они всего лишь едут учиться. Не стоит так убиваться. Мы всегда знали, что однажды это случится.
Мы с братом в замешательстве переглянулись и, подвинувшись друг к дружке поближе, взялись за руки. По всему выходило, что учиться мы будем вместе. И что-то мне подсказывало, что не в Институте благородных девиц. С чего бы иначе маменьке так убиваться?
— Бред, ты знаешь, что у твоей сестры уровень магии гораздо выше твоего?
— И что с того? — совершенно непочтительно вскинулся брат. — Наставник всё равно меня больше хвалит.
И это правда. Брату от родового наследия достались крохи, ибо вся сила семей наших родителей перешла ко мне, но Бред и с этими крохами управлялся так виртуозно, что мне оставалось только завистливо вздыхать.
— Тебя очень быстро перестанут хвалить, если ты уедешь учиться без сестры, — печально вздохнув, напомнил папа, а мама перебила его внезапным вопросом:
— Бред, ты же знаешь, что мы с отцом тебя очень сильно любим? Что никогда не делали различий между тобой и Бренди?
Вот уж правда. Любви и розг нам доставалось поровну. Всё по-честному.
Мы кивнули, а мама прошептала:
— И если бы вы вдруг узнали, что я, например, родила лишь одного из вас, а второго… второго какая-то совершенно чужая мама… Вы бы… вы…
Пока маменька подбирала слова, Мы с Бредом вновь переглянулись.
— Ты сейчас что ли про то, что меня на самом деле папа купил за семь су у какого-то мужика на мосту Менял? — перебил брат, и у родителей стали такие лица, какие обычно бывали после особо каверзных наших проделок. — Так мы с Бренди давно об этом знаем. Ещё когда в прошлом году эрэ Вилки хотел на ней своего поросёнка Троя поженить.
— Женить, — непроизвольно исправила мама и поморщилась.
Я тоже скривилась.
Фу.
Трой был толстым и розовым, за что и получил своё прозвище. К тому же старым — прошлой весной ему исполнилось восемнадцать и он, получив в связи с этим три дня отпуска, сразу же примчался с Предела к дядюшке Джею.
Разговор папеньки с эрэ Вилки мы с Бредом подслушали случайно и даже на спор. Мне страх до чего хотелось доказать брату, что я тоже освою подслушивающее заклинание и смогу узнать, что нашёптывает садовник кухарке, а братец и рад был меня подначивать.
В итоге я немножко не рассчитала силы — в детстве со мной такое частенько случалось — и мы прослушали всю арию гнусного шантажа от начала и до конца. Надо сказать, что тогда мы поняли лишь одно: что Бреда не наша мама родила, а какая-то чужая жестокая фру, но, к счастью, папа сумел спасти его за семь су.
Хотя нет. Ещё одно мы тоже поняли. Джей Вилки хотел, чтобы меня отдали в жёны поросёнку Трою, а папенька долго торговался, а потом всё-таки согласился, но с условием, что помолвка состоится в год моего восемнадцатилетия.
Бред тогда сказал:
— Не бойся. Раз я тебе больше не брат, я сам на тебе женюсь, когда вырасту.
— Дурак, — ответила я и, изловчившись, ткнула «не брата» кулаком в глаз. А он, не ожидая такой подлости с моей стороны, пропустил удар.
О том, что розги за синяк Бреда мы поделили пополам, даже говорить не стану. Я лучше о том расскажу, что мы с братцем не поняли тогда, но сумели осознать некоторое время спустя.
В детстве мы с Бредом никогда не задумывались, почему у нас нет других братьев и сестёр. Нам с ним вполне хватало друг друга. Мы делились абсолютно всем, а когда брат уехал на Предел, то родители получали по одному письму в неделю, а я иногда по три в день.
Честно, даже не задумывались. В аристократических родах вообще было не принято заводить больше трёх детей. Это правило называлось «не будем разбазаривать дар Предков». Ну, правильно. Предки же магию с кровью добывали, с жертвоприношениями…А потом она, магия, долго-долго копилась в крови, улучшалась из века в век, из поколения в поколение и передавалась только по наследству. Ну, или уходила в эфир, если кровных наследников не было.
До моего рождения маменька была последней ветвью своего рода. Когда-то могучая аристократическая семья тогда насчитывала трёх стариков да десяток старух. И с папенькиной стороны дела обстояли не лучше: один из сыновей многодетной семьи на двадцатый год службы внезапно почувствовал небывалый, невероятный прилив магических сил. Не испросив отпуска, он в тот же миг сорвался в родовое имение, находящееся всего в двух часах езды от места службы, и обнаружил его полностью разрушенным.
Это был один из последних демонических прорывов. И он, быть может, не был самым кровавым — погибли всего две семьи, пусть и в полном составе, собравшиеся на празднование помолвки младших детей, да три десятка слуг. Согласитесь, это гораздо меньше, чем целая провинция. Однако от этого тот случай не стал менее трагичным.
К тому же демоны, напитавшись магией и кровью дали такой отпор прибывшему на место отряду боевиков, что те едва устояли. Слава Предкам, с ними был папенька, к которому ушла вся сила погибшего рода. Без его резерва они бы точно не выстояли.
После того случая Император законодательно запретил собираться всем членам одного рода в одном месте. Ведь если бы папенька не лишился в наказание за какую-то провинность увольнения и таки поехал на помолвку младшего брата, демонам бы досталась сила двух магических семей — и Предел бы тогда точно не выстоял.
Ну, а потом Император вручил папеньке орден, пенсию и маменьку, которую давно собирался выдать замуж, да подходящей кандидатуры не было.
А ещё два года спустя у маменьки с папенькой родилась девочка. И вся недюжинная сила двух аристократических родов однажды должна была достаться ей. Мне то есть. И всё бы ничего, кабы я родилась мальчишкой! Или чтобы, например, папенька, не успел полюбить нашу маменьку больше всех на свете… Впрочем нет. Больше, чем её, он любил — и любит! — только нас с Бредом.
В конце концов, даже на это можно было наплевать. Но роды были больно тяжёлыми и эрэ Вилки — наш семейный лекарь — сразу предупредил обоих моих родителей, что следующего раза маменька не переживёт, даже до разрешения от бремени не дотянет. И папенька молил его заговорить мамино чрево от тяжести. И руки жене целовал, чтобы она это позволила. Она позволила. Потому что любила.
И эрэ Вилки сделал то, что был должен.
А папенька уехал в хлеставшую ледяными плетьми ночь, в яростную грозу, в злой дождь с колючим снегом, которые вдруг обрушились на провинцию Чаберт в самом начале августа.
Но папенька — после двадцати-то лет на Пределе — не испугался непогоды, он думал лишь о том, что сделает император, когда узнает, кому досталась ВСЯ магия, особенно ценная во времена затянувшейся на долгие годы войны. Он же без зазрения совести прикажет папеньке взять любовницу, две любовницы, три любовницы — пока одна из них, наконец, не родит парня. Настоящего наследника. Того, кто сможет служить на Пределе. А если папенька изволит отказаться… Ну, что ж… Тогда по воле судьбы он может внезапно стать вдовцом.