Произвол – не тирания, но неспособность утверждать различие между собой и другим, скажем, крайний эгоизм или крайний альтруизм в морали, грубое округление в математике, предположение единой «жизненной силы» или «воспламеняющей силы» в естественных науках.
Но этим знание вещи еще не доведено до конца; вещь должна сделаться достоянием знания не только со стороны непосредственности бытия и со стороны определенности, но и как сущность или «внутреннее», как самость. Это имеет место в моральном самосознании. Последнее знает свое знание как абсолютную существенность, или знает бытие просто как чистую волю и знание; оно и есть не что иное, как эта воля и знание; другому [моменту] принадлежит лишь несущественное бытие, т. е. не в-себе-сущее, лишь его пустая оболочка. Насколько моральное сознание в своем миропредставлении предоставляет наличному бытию свободу от самости, настолько же оно принимает его обратно в себя. В качестве совести, наконец, оно более уже не есть эта сменяющаяся установка и перетасовка наличного бытия и самости, а оно знает, что его наличное бытие как таковое есть эта чистая достоверность себя самого; предметная стихия, в которую моральное сознание, совершая поступки, выставляет себя, есть не что иное, как чистое знание самости о себе.
Таковы те моменты, из которых складывается примирение духа со своим подлинным сознанием; они для себя разъединены, и лишь их духовное единство составляет силу этого примирения. Но последний из этих моментов необходимо есть само это единство и, как очевидно, он и связывает на самом деле их все внутри себя. Дух, достоверно знающий себя самого в своем наличном бытии, имеет стихией наличного бытия не что иное, как это знание о себе; высказывание, что то, что он делает, он делает согласно убежденности в долге, – эта его речь и составляет значимость его поступков. Совершение поступков есть первое в-себе-сущее разъединение простоты понятия и возвращение из этого разъединения. Это первое движение превращается во второе, так как стихия признавания утверждает себя как простое знание о долге по отношению к различию и раздвоению, заключающемуся в совершении поступков как таковом, и таким образом создает прочную действительность по отношению к поступкам. Но мы видели в прощении, как эта непреклонность отступается от себя самой и отрешается от себя. Действительность, стало быть, и как непосредственное наличное бытие не имеет здесь для самосознания иного значения, кроме того, что она есть чистое знание; точно так же – как определенное наличное бытие, или как отношение – то, что противостоит самому себе, есть знание, с одной стороны, об «этой» чисто единичной самости, а с другой стороны, о знании как всеобщем. В то же время здесь установлено, что третий момент, всеобщность или сущность, для каждой из двух противостоящих сторон имеет значение только как знание; и они, наконец, точно так же снимают пустую еще оставшуюся противоположность и суть знание «я = я» (des Ich = Ich); «эта» единичная самость, которая непосредственно есть чистое знание или «всеобщее».
Долг – здесь: субъективное соответствие объективному признанию не в том смысле, как мы говорим «я должен ему денег», но как «я должен победить» или «я должен понравиться». Поэтому далее Гегель, например, сближает «долг» и «знание о сущности»: кто имеет знание о ней, тот знает, как существенно вести себя, чтобы иметь отношение к этой сущности.
Это примирение сознания с самосознанием оказывается, таким образом, осуществленным с двух сторон: во-первых, в религиозном духе, во-вторых, в самом сознании как таковом. Они обе различаются друг от друга тем, что первая сторона есть это примирение в форме в-себе-бытия, вторая – в форме для-себя-бытия. Как мы видели, они прежде всего распадаются; в том порядке, в каком для нас выступали формообразования сознания, последнее достигало, с одной стороны, отдельных моментов этого порядка, а с другой стороны, их соединения, задолго до того, как и религия сообщила своему предмету форму действительного самосознания. Соединение обеих сторон еще не показано; именно оно и замыкает этот ряд формообразований духа; ибо в соединении дух достигает того, что знает себя, не только, как он есть в себе, или со стороны своего абсолютного содержания, и не только, как он есть для себя со стороны своей бессодержательной формы или со стороны самосознания, но и как он есть в себе и для себя.
Но это соединение в себе уже совершилось, правда, также и в религии, в возвращении представления в самосознание, но не со стороны формы в собственном смысле, ибо религиозная сторона есть сторона того в-себе[-бытия], которое противостоит движению самосознания. Соединение поэтому принадлежит другой стороне, составляющей в противоположности сторону рефлексии в себя, следовательно, сторону, которая содержит себя самое и свою противоположность, и не только в себе или всеобщим образом, но для себя или в развитом и различенном виде. Содержание, точно так же как и другая сторона духа, обладающего самосознанием, поскольку она есть другая сторона, имеются налицо и были показаны во [всей] их полноте; соединение, которого еще нет, есть простое единство понятия. Последнее со стороны самого самосознания также уже имеется налицо; но в том виде, в каком оно встречалось в предшествующем, оно, подобно всем прочим моментам, имеет форму особенного образования сознания. – Понятие, стало быть, есть та часть формообразования достоверно знающего себя самого духа, которая остается в своем понятии и которая была названа прекрасной душой. Именно она и есть знание духа о себе самом, в его чистом прозрачном единстве, – самосознание, которое знает как духа это чистое знание о чистом внутри-себя-бытии, – не только созерцание божественного, но и самосозерцания его. Твердо противополагая себя своей реализации, это понятие есть односторонняя форма, исчезновение которой в пустом тумане, а также и ее положительное отрешение и дальнейшее движение мы видели. Этой реализацией снимается упорство этого беспредметного самосознания, определенность понятия по отношению к своему осуществлению; его самосознание приобретает форму всеобщности, и то, что ему остается, есть его подлинное понятие, или понятие, которое приобрело себе реализацию; оно есть понятие в своей истине, а именно в единстве со своим отрешением: знание о чистом знании не как об абстрактной сущности, которая есть долг, а знание о знании как о сущности, которая есть «это» знание, «это» чистое самосознание, которая, стало быть, в то же время есть подлинный предмет; ибо он есть для-себя-сущая самость.
Прекрасная душа – не «прекраснодушие», а душа, которая всегда себе нравится и умеет себе нравиться, которая не разочарует себя, и поэтому и других. Душа, не поступающая по отношению к себе недружественно. Одним словом, это душа, относящаяся к себе как к такому ближнему, к которому надо относиться так же, как ты хотел бы, чтобы он относился к тебе.