Стремление к счастью. С комментариями и объяснениями - читать онлайн книгу. Автор: Людвиг Андреас Фейербах cтр.№ 60

Буддизм – это не откровение здорового, естественно-сильного, прямого и разумного стремления к счастью, а откровение больного, сумасбродного и фантастического стремления к счастью, не видящего из-за зла блага, оскорбленного и обиженного злом, которое связано с каждым благом, именно злом бренности, сменой смерти и возрождения жизненного наслаждения. «Если участь всех творений такова, чтобы состариться, – восклицает Будда, – то к чему мне удовольствие и радость, если я также подвержен закону старости? Горе юности, разрушаемой старостью, горе здоровью, разрушаемому всякого рода болезнями! О, если бы старость, болезнь и смерть были навсегда парализованы!» Но горе также и той бесчувственности и близорукости, которые воспринимают голос стремления к счастью только в плоских немецких гоп-ца-ца! ю-ху! или в грубых выкриках: – ура! – и не воспринимают их также и в криках предупреждения и в жалобных звуках индийского уныния и тоски!

Даже аскетический буддист в такой же степени, как и наш брат, не находит никакого удовольствия в болезни. Наоборот, столь же ревностно, как и мы, он ищет какой-нибудь панацеи, какого-нибудь лекарства, которое исцелило бы его от всех болезней и зол, мучительно им воспринимаемых. Но так как он своей чрезмерно раздраженной нервной системой воспринимает и ощущает самую жизнь как болезнь, то понятно, что он находит это лекарство только в смерти.

Поэтому нирвана, между прочим, определенно называется «лекарством, которое устраняет все страдания и исцеляет все болезни». Нирвана не есть положительное счастье, так же как лекарства не являются наслаждением, – благо тому, кто в них не нуждается, – но все же и лекарства относятся к уже упоминавшимся изобретениям стремления к счастью. Ботаника и химия, которые играют теперь столь большую роль в мире, обязаны, как показывает история, своим происхождением только себялюбивому желанию человека не заболеть, а если он уже имел несчастье заболеть, то желанию вновь выздороветь.

Стало быть, не буддизм, нет, а только католицизм и в особенности иезуитизм, считающийся, однако, теперь тождественным с истинным католицизмом, вызвал явления и поступки, которые безусловно находятся в противоречии с человеческой природой, с человеческим разумом, с человеческим стремлением к счастью, поступки, которые как раз являются в высшей степени отвратительными, даже мерзкими и ужасными, и вместе с тем нелепыми и вздорными. Для доказательства приведу некоторые примеры, и притом так, как они случайно подвертываются мне под руки: «Святой Алоизий Гонзага, например, для того чтобы не подвергать опасности свою девственность, избегал так тщательно вида женщин и общения с ними, что даже не доверял себе посмотреть на лицо своей матери».

Даже на лицо своей матери! Пришло ли бы когда-нибудь в голову буддисту, несмотря на его заботу о целомудрии, чтобы вид его почтенной матери мог разбудить в нем нецеломудренные мысли и желания?! Святая Адельгунда, – конечно, не иезуитка по происхождению, но все же такая святая, которая выставляется иезуитами в качестве образца, – просила Бога, чтобы Он послал ей злокачественный рак на ее девственную грудь, и молитва ее тотчас же была исполнена. Просили ли вы хоть однажды чего-либо подобного у Бога?… Но эта святая девственница не удовольствовалась тем, что она отвергла все наслаждения придворной жизни, не удовольствовалась даже тем, что вместо них она мучилась столь ощутительными страданиями; сверх всего того она возжелала еще, чтобы Бог отнял у нее всякий вкус, который она ощущала в необходимой пище и питье, и после того как она вкусила, если так можно выразиться, крошечку небесного хлеба, которую ей доставил святой Петр, прелесть всех кушаний изменилась для нее в настоящую горькую желчь. При всей своей неумеренной умеренности и сдержанности разве дошел бы буддист до такой извращенности и нелепости?!

Святой Ксаверий так далеко зашел в любви к нищим и больным, в самопреодолении и в умерщвлении своих чувств, что пил даже воду, которой он обмывал отвратительные и неизлечимые язвы, больше того, высасывал даже гной из венерических чирьев. Конечно, и буддийский фанатик и мученик возбуждает свою жертвенную любовь к людям, – от которой мы, впрочем, по ходу наших мыслей, должны здесь отвлечься, – до самой высшей, почти сверхчеловеческой степени. «Он отдает, например, свою плоть и кровь для того, чтобы спасти умирающих», но все же он бесконечно далек от того, чтобы любовь к людям, любовь к нищим и больным доводить до лобзаний их отвратительных чирьев и язв. На такое способен лишь святой католицизм.