Где сходятся ветки - читать онлайн книгу. Автор: Антон Бильжо cтр.№ 30

Пару лет назад я трудоустроилась. Работаю аналитиком департамента стратегии и развития бизнеса в одном банке, который нашла случайно – по принципу близости к дому. На данный момент место полностью меня устраивает. Все самое прекрасное находится на расстоянии вытянутой руки, как учат восточные мудрецы. Нужно просто выдохнуть, чтобы начать замечать.

Вокруг коллектив, люди, у каждого свои вызовы, своя ежедневная борьба. Мы обмениваемся энергией, говорим друг другу добрые слова по утрам, и больше ничего не кажется непреодолимым.

В ближайшее время все-таки оформлю ипотеку, зарплата позволяет. Интересно попробовать пожить в собственной квартире. Если брать приличную двушку, лет за семь можно отдать. Свой дом я много раз представляла. Что-то скандинавское, с белыми стенами и мебелью пастельных цветов. При этом ни в коем случае не холодное. В двери из прихожей можно вставить разноцветные стеклышки, как в лампе, которую тот, кого я не хочу называть, утащил в свое логово. Чтобы зимним вечером, когда возвращаешься домой, сразу хотелось улыбнуться. Плюс, я обязательно заведу домашних питомцев: хоть хомячка.

Утро прекрасного теплого майского дня. Пустая дорога, радио «Релакс». В открытое окно стучится весенний ветер. Выпивать иногда можно, но не напиваться. Я чувствую себя на двадцать и могу быть счастлива.

В Ветеринарную академию поступила, потому что так хотела мать. Всю жизнь она проработала на Томской птицефабрике – то птицеводом, то упаковщицей леденцов, то технологом, то инженером, то начальником кадрового отдела. Рассказывая, почему мне надо ехать в Москву, мама говорила – так, по крайней мере, «у тебя будет в руках профессия» и «ты не пропадешь». Отличная мотивация, нечего сказать. Наверно, не могла себе представить, что в мире бывают вещи постабильнее конвейера с тушками. Или что где-то есть люди, которые стоят на ногах крепче, чем ветеринары и зоотехники.

С детства я как дура зубрила биологию. Могла подробно рассказать жизненный цикл белка. Разобралась в генетике, запомнила названия всех костей из маминого атласа. Препод у нас был страшный, сутулый и волосатый. Он меня хвалил, а мне досадно делалось. В классе его называли евреем, хотя по национальности он был армянин.

Помню, как загордилась мать, вернувшись однажды с родительского собрания. «Ты посмотри, какой у меня уникум растет в колготах, – говорила она своей подруге, тете Валентине, под рюмочку кагора. – Редкое сочетание аналитических и синтетических способностей. Встречается у двух процентов людей. Пороть только некому».

Внешне мама всегда была хрупкой женщиной, непохожий на тех, с кем работала. Ей нравилось, когда ее называли «Тоненька». Люблю ее старые фотографии. В двадцать она была одно лицо с Грейс Келли. По легенде, среди наших предков затесалась аристократка, влюбившаяся в конокрада и уехавшая за ним в Сибирь. Хотя документальных подтверждений нет. Только устный рассказ одной дальней родственницы в пересказе другой, которую никто не видел.

Об отце мама не рассказывала, сколько я ее ни просила, поэтому мне пришлось выдумать его самому. Он был великим ученым и жил в башне из голубого стекла.

Тем не менее, заходя за матерью, я вглядывалась в мужчин, проходивших мимо в перепачканных кровью халатах. Боялась, что во мне что-нибудь отзовется. Такое вот странное противоречие.

Воспитывала меня мама одна. Откладывала деньги на институт в ящик секретера, запиравшийся на ключик. Я с ней редко спорила – лишь бы не расстраивать. Каждый день Тоненька предупреждала, что скоро умрет. Жаловалось то на печень, то на почки, то на хрипы в легких. Просила не говорить громко, а то голова раскалывается. Помыть посуду – кости ломит. Внести плату за квартиру – давление скачет.

Эта печать вечного гадкого утенка на мне от матери. Она жила с сознанием, что могла бы, если бы захотела. Те, кто чего-то достиг, – лживые и продажные. А мы не такие, мы честные.

Когда пришло время, дочка-замухрышка, собрав вещички, поехала воплощать мамину мечту в Москву, где чуть не заработала язву желудка. В Ветеринарку меня взяли без проблем, а вот с коммуникацией было непросто.

В общаге моими соседками были две телки, по-другому назвать не могу. Когда они пытались со мной подружиться, я еще не привыкла к обстановке. Мама всегда говорила: «Отцепитесь от нее, дайте обнюхаться». Зато потом, стоило мне спросить о чем-нибудь или просто поздороваться, ответом был полный игнор. Даже головы не поворачивали. Я и растворилась, тем более мне было не впервой.

Спасением стал белый халат. В нем я выглядела взрослой недоступной женщиной. Напускала на себя строгий вид, просиживала в библиотеке. В столовой занимала место отдельно от остальных. Перед сном наворачивала круги вдоль институтского забора, лишь бы ни с кем не столкнуться.

Единственной моей подругой на первом курсе стала Дашка Яковенко – толстуха с нарушенным обменом веществ. Не помню, как она прибилась. Много раз видела таких в Томске среди подруг мамы. Как из сырого теста сляпанные. Когда Даша со слюнявым придыханием интересовалась, выписала ли я жизненный цикл сцифоидных медуз, у меня челюсть сводило. Страшно становилось, что Яковенко заразит своим уродством. А с другой стороны, хоть с кем-то можно было иногда поговорить.

Возвращалась я поздно. Соседки либо спали, либо тусовались. К нам ходила пара-тройка ребят, оравших песни под гитару, пока им не объявила войну вахтерша. Я кралась в комнату, закутывалась в одеяло и выла в подушку.

Потом сквозь облака пробился лучик. Интересно, во всех девичьих воспоминаниях этот день – солнечный? Куда-то я спешила по коридору, худенькая, вся в черном. Мамины подруги переживали, что у меня мужская походка, а мне нравилось. Подняла глаза, услышав голос Маргариты Ивановны и буквально напоролась.

Никто так внимательно на Машу Тихомирову не смотрел. Этот взгляд все понимал и прощал. Боль, отчаяние и одиночество, как рукой сняло. Короче, меня накрыло, и заснуть в ту ночь я не могла.

Звали незнакомца, как вы уже догадались, Михаил Тихонович Гаркунов. И работал он на кафедре технологий селекции сельскохозяйственной птицы, где заведовала Маргарита Ивановна Терехова.

Несмотря на низкий рост, она никогда не смотрела снизу вверх. Всегда прямо, под подбородок. В такие минуты хотелось уменьшится, чтобы не чувствовать себя неотесанной дылдой.

Слова Маргарита Ивановна произносила особенно, мягко – немного картавила, немного шепелявила, как будто драгоценные камушки перебирала. Носила пончо, туники или блузы. У нее было много браслетов, которые звенели, когда она пролетала мимо, оставляя шлейф дорогих духов. В общем, умная, широко образованная женщина. Таких у нас в институте больше не водилось.

Свою лекцию по биологии она начинала так: «Птенчики мои! Вы, наверно, считаете себя венцами творения. Так вот, хочу вас расстроить. Почти все определяется эволюцией, химией и жизненными обстоятельствами. Вы будете удивлены, когда узнаете, что мало отличаетесь от кур и петушков». Все мы слушали, открыв рот.

Дальше шла какая-нибудь забавная история про сына Маргариты Ивановны, Максимку. «Когда он был маленьким да умненьким, то спрашивал, зачем людям дети. И я честно отвечала, – незачем. Потому что мы являемся ошибкой эволюции».