Годы риса и соли - читать онлайн книгу. Автор: Ким Стэнли Робинсон cтр.№ 188

Страница

Поэтому Бао, когда несколько лет спустя прочитал о смерти Чжу Исао, застонал и швырнул газету на пол. Он провёл весь день на балконе, чувствуя себя необъяснимо одиноким. На самом деле, оплакивать было нечего, можно было только праздновать: великий жил сто лет, помог изменить Китай, а затем и весь мир, а под конец просто наслаждался жизнью, гулял и слушал, разговаривал. Он производил впечатление человека, знающего своё место в мире.

А Бао не знал своего места. Созерцая необъятный город внизу, глядя на огромные речные каньоны, он понял вдруг, что живёт тут уже больше десяти лет и до сих пор ничего не знает об этом городе. Он всегда или уходил куда-то, или возвращался, смотрел на всё с балкона, ел в одной и той же маленькой забегаловке, общался с коллегами по лиге, проводил большую часть утр и вечеров за чтением. Ему было уже почти шестьдесят, а он не знал, что делает и как ему жить дальше. Огромный город был похож на машину или корабль, наполовину затонувший на мелководье, который ему не поможет. Бао каждый день работал, продолжая дело Куна и Чжу, пытаясь понять историю и работать над ней в момент перемен, а также объяснять её другим, читая и записывая, читая и записывая, думая, что, если бы он только умел объяснить её, история не угнетала бы его так сильно. Ничего не помогало. В нём поселилось чувство, что все, кто когда-либо хоть что-то значил для него, уже умерли.

Вернувшись к себе, он обнаружил на мониторе сообщение от дочери, первое за долгое время. Она родила дочь и спрашивала, не хочет ли Бао навестить их и познакомиться со своей внучкой. Он отослал утвердительный ответ и собрал сумку.

Аньцзы и её муж Дэн жили над Акульим мысом, в одном из многолюдных холмистых районов на берегу залива Фанчжан. Их девочку звали Фэнъюнь, и Бао полюбил кататься с ней на трамвае и возить её в коляске по парку на южной окраине города, откуда открывался вид на Золотые ворота. Было что-то в её личике, что очень сильно напоминало ему Пань Сычунь, – изгиб щеки, упрямый взгляд в глазах. Черты, которые мы передаём дальше. Он наблюдал, как какой-то гуру преподаёт фэн-шуй небольшой группе учеников, сидящих у его ног.

– Обратите внимание, что такого прекрасного пейзажа вы не встретите ни в одном другом городе Земли, – и Бао был склонен согласиться. Даже Пинькайинг не шёл ни в какое сравнение: всё великолепие бирманской столицы было искусственным, а без него он ничем не отличался от любого другого города в дельте, только от этого величественного места, которое он так любил в предыдущем существовании. – Но нет, я так не думаю, только неразумные идиоты могли построить город по другую сторону пролива. Помимо практических соображений о покрытии улиц, у любого места есть внутренняя ци, и его драконьи артерии слишком подвержены ветру и туману, лучше оставить его как парк.

И верно, на полуострове за рекой находился прекрасный парк, зелёный и холмистый, куда лился сквозь облака солнечный свет, и вся сцена была такой красочной и восхитительной, что Бао достал внучку из коляски и показывал ей это; он повернул девочку в четырёх направлениях, и пейзаж расплылся у него перед глазами, как будто он сам был младенцем. Всё стало потоком форм, облачными сгустками сверкающих красок, проплывающих мимо, ярких и сияющих, лишённых своего обыденного значения: сверху – синий и белый, снизу – жёлтый… Он вздрогнул, чувствуя себя очень странно, как будто смотрел на всё глазами младенца. Ребёнок начинал капризничать, поэтому он отвёз внучку домой, и Аньцзы упрекнула его за то, что он позволил девочке замёрзнуть.

– И подгузник пора менять!

– Я знаю! Я всё сделаю.

– Нет, я сама, ты не знаешь, как.

– Я, знаешь ли, частенько менял тебе подгузники в своё время.

Она неодобрительно фыркнула, как будто он ей нагрубил, вторгшись в её частную жизнь. Он схватил книгу, которую читал, и, расстроенный, вышел на прогулку. Почему-то до сих пор между ними оставалась неловкость.

Огромный город гудел, острова в заливе с их небоскрёбами выглядели как вертикальные горы южного Китая, на склонах горы Тамальпи также теснились высоченные здания; но часть города плотно обнимала холмы, по большей части всё ещё человеческого масштаба, здания в два и три этажа высотой, с загнутыми вверх углами на всех крышах на старомодный манер, как у пагод. Это был город, который он любил, город, в котором он жил все годы своего брака.

Поэтому здесь он был претой. Как и всякий голодный призрак, он спустился с холма на берег океана и вскоре оказался в районе, где они жили, когда была жива Пань. Он шёл по улицам, даже не глядя по сторонам, и вот он – старый дом.

Он встал перед зданием, обычным многоквартирным домом, теперь выкрашенным в бледно-жёлтый цвет. Они жили в квартире наверху, под самым ветром, как и сейчас. Бао уставился на здание. Он ничего не чувствовал. Он понял это, попытался хоть что-то в себе вызвать, но нет. Единственное, что было, – удивление, оттого что он совсем разучился чувствовать; вялое и неудовлетворённое чувство, совсем не то, что хочется испытать в сакраментальный момент столкновения с прошлым, но что есть, то есть. У детей там были отдельные комнаты, а Бао и Пань спали на развёрнутом тюфяке в гостиной, и кухонная плитка стояла у их ног; не дом, а спичечный коробок, на самом-то деле, но там они жили, и какое-то время казалось, что так будет всегда: муж, жена, сын, дочь, в крошечной клетушке в Фанчжане, и каждый день одно и то же, каждую неделю одно и то же, и этот круг никогда не разомкнётся. Такая сила была в этом отсутствии мыслей – люди всегда ею пользовались, чтобы забыть, что с ними делает время.

Он снова зашагал на юг, к воротам, по оживлённой набережной высоко над океаном, а мимо с визгом проезжали трамваи. Добравшись до парка с видом на пролив, он вернулся обратно к тому месту, где всего несколько часов назад гулял со своей внучкой, и снова огляделся. На этот раз всё осталось прежним, сохранило очертания и смыслы: никакого потока ярких пятен, никакого жёлтого океана. Странный был момент, и Бао снова содрогнулся, вспоминая его.

Он сел на низкую стену, лицом к воде, и достал из кармана пиджака книгу стихов, переведённых с санскрита. Открыл её наугад и прочёл: «Эти строки из „Сакунталы“ Калидасы многие знатоки санскрита считают самым красивым текстом в языке».

Он поднял голову, огляделся. Потрясающее место, и эти огромные ворота в море…

«Может, мне остаться здесь? – подумал он. – Может быть, этот день хочет мне что-то сказать? Может быть, здесь мой дом, и пусть что я всего лишь голодный призрак. Может, нам не избежать превращения в голодных призраков, где бы мы ни жили? Да, это вполне может быть мой дом».

Страница