Годы риса и соли - читать онлайн книгу. Автор: Ким Стэнли Робинсон cтр.№ 161

– По словам китайских феминисток, в Инчжоу и Траванкоре женщины находились в лучшем положении, тогда как траванкорские феминистки утверждали, что переняли свои идеи от сикхов, взявших их из Корана. И снова вернёмся к китайцам. Вы видите, что вопрос стоял в вытягивании себя из болота за волосы и каждый считал – в другой стране ситуация лучше и нужно бороться за достижение аналогичного результата…

Она говорила и говорила, виртуозно плетя полотно из истории последних трёх столетий, и всё это время Будур теребила свои потрескавшиеся белёсые руки и думала: «Она хочет тебя, она хочет, чтобы твои руки были гладкими, потому что, если она добьётся своего, эти руки будут касаться её».

Будур отошла, в одиночестве, озабоченная своими мыслями. Она заметила на одной из террас Хасана и поднялась наверх, присоединяясь к компании его друзей, среди которых встретила и Насера Шаха, и престарелую женщину с курсов Кираны, не знавшую, чем себя занять без вязания под рукой. Они оказались братом и сестрой, а она – ещё и хозяйкой вечера. Будур наконец представили ей, но Зейнаб Шах говорила мало; Хасан же был давним другом семьи. Все они знали Кирану уже много лет и давно посещали её лекции. Будур узнала об этом от Насера, пока вокруг них летали обрывки разговора.

– Меня беспокоят его постоянные повторения и зашоренность. Разве юрист…

– Потому это и работает в отношении…

– Что работает? Он был стряпчим у священнослужителей.

– Явно, что не писателем.

– Коран должен быть прочитан вслух и услышан, по-арабски он подобен музыке – это настоящая поэзия. Вы бы слышали это в мечети.

– Я туда ни ногой. Мечеть – для людей, которые ищут возможность сказать: я лучше вас уже потому, что выражаю веру в Аллаха. Это не для меня. Мир моя мечеть.

– Религия подобна карточному домику. Стоит прижать её фактом – и всё рушится.

– Красиво сказано, но это чушь, как и большинство твоих афоризмов.

Будур оставила Насера и Хасана и подошла к длинному столу, уставленному закусками и бокалами с красным и белым вином, прислушиваясь на ходу и поедая маринованную селёдку на крекерах.

– Слышал, что совету министров пришлось пойти на уступки армии, чтобы не подпустить их к своей казне, так что в итоге всё опять сводится к одному и тому же…

– … шесть лок – это названия отсеков мозга, отвечающих за разные виды мыслительных процессов. Уровень животных – это мозжечок, уровень голодных духов – лимбический архипелаг, люди – это речевые доли, асуры – лобная кора, а боги – перешеек между двумя половинами мозга, который в активном состоянии позволяет нам наблюдать проблески высшей реальности. Потрясающе, до чего можно докопаться исключительно путём самоанализа…

– Но это только пять лок, а как насчёт ада?

– Ад – это другие люди.

– … уверена, у них не наберётся столько союзников.

– Они держат контроль над океанами, поэтому могут явиться к нам, когда захотят, но нам нужно разрешение, чтобы отправиться к ним, так…

– Так поблагодарим же за это звёзды. Нам только на руку, чтобы генералы чувствовали себя максимально бессильными.

– Верно, но лучше не впадать в крайности. Мы можем случайно попасть из огня да в полымя.

– … давно установлено, что вера в реинкарнацию мигрирует по миру от одной культуры к другой, обосновываясь в местах с наиболее напряжённой ситуацией.

– Может, она мигрирует вместе с теми душами, которые действительно реинкарнируют, об этом ты не задумывался?

– … студент за студентом, это становится своего рода потребностью. Заменой друзьям или чем-то в этом роде. Печально, но страдают на самом деле именно студенты, так что сложно жалеть…

– История была бы совсем другой, если бы…

– Да, если бы – что? Что «если бы»?

– Если бы мы завоевали Инчжоу, когда у нас был такой шанс.

– Он настоящий мастер, работать с запахами не так-то просто, ведь они у каждого вызывают свои ассоциации, но ему как-то удаётся затрагивать самые глубокие из них, и поскольку обоняние крепче других чувств связано с памятью, он производит сильное впечатление. Этот переход от ванили к кордиту и жасмину – это, конечно, лишь преобладающие ароматы, а их в каждом вдохе, кажется, десятки, но какой эффект, уверяю вас, невозможно остаться равнодушными…

У столика с напитками друг Хасана по имени Тристан играл на странно настроенном уде ^[49], бренча простейшие аккорды и напевая на одном из древних франкских языков. Будур потягивала белое вино из бокала и смотрела на музыканта, стараясь не вникать в голоса вокруг. Его игра вызывала интерес, и мерный тембр его голоса заполнял собой пространство. Над его губой изогнулись чёрные усы. Он поймал взгляд Будур и коротко улыбнулся. Песня подошла к концу, раздались аплодисменты, и некоторые из слушателей обступили его, стали о чём-то спрашивать. Будур подошла, чтобы услышать его ответы. К ним присоединился Хасан, и Будур встала рядом с ним. Тристан отвечал короткими отрывистыми фразами, словно стесняясь. О музыке он говорить не хотел. Будур он приглянулся. Он сказал, что пел песни из Франции, Наварры и Прованса. Песни третьего и четвёртого веков. Люди просили сыграть ещё, но он пожал плечами и спрятал инструмент в футляр. Он ничего не объяснил, и Будур подумала, что просто толпа была слишком шумной. Тахар со своими музыкантами подошёл к столику с напитками.

– Говорю тебе, Вика, всё, что происходит…

– … всё ведет к Самарканду того периода, когда там ещё…

– Это было прекрасно и трудно, и люди стыдились этого.

– В тот день, в тот самый час всё и началось…

– Ты, Вика, наверное, страдаешь избирательной глухотой.

– Но вот в чём дело…

Будур ускользнула ото всех, а затем, чувствуя, что устала от вечеринки и от гостей, покинула сад. Она изучила расписание на трамвайной остановке и поняла, что ждать следующего трамвая ещё почти полчаса, поэтому побрела пешком по тропе вдоль реки. К тому времени, когда добралась до центра города, она уже получала такое удовольствие от прогулки, что, не останавливаясь, пошла дальше, минуя причал и рыбный рынок, где под порывистым ветром причал становился асфальтовой дорогой, проложенной поверх больших валунов, которые торчали из маслянистой воды, плескавшейся у их основания. Будур смотрела на облака в небе и вдруг испытала такое счастье, сразу почувствовав себя ребёнком, – счастье, в котором тревоги были чем-то смутным и далёким, не серьёзнее тени облаков на тёмно-синей поверхности моря. Подумать только, вся жизнь могла бы пройти, а она так и не увидела бы океана!

Однажды вечером, в завии, Идельба подошла к ней и сказала:

– Будур, помни: никому и ни при каких условиях не рассказывай о том, что я говорила тебе об алактине. О том, что может означать его расщепление.