Масса и власть - читать онлайн книгу. Автор: Элиас Канетти cтр.№ 61

При хватании важно производимое рукой давление. Пальцы сжимаются вокруг захваченного, полое пространство, куда оно втиснуто, сужается. Оно должно ощущаться всей внутренней поверхностью ладони и как можно сильнее. Прикосновение сначала легкое и мягкое, идущее вширь, затем оно усиливается и концентрируется, пока часть добычи не зажимается со всей доступной силой. Это сдавливание напоминает разрывание когтями, которое еще практиковалось в древних культах, но считалось свойственным животным.

При необходимости человек издавна использовал зубы.

Давление может расти вплоть до раздавливания. Как сильно давить, действительно ли раздавливать – это зависит от того, насколько опасен противник. Если борьба обещает стать жестокой, если противник представляет реальную угрозу, если он разъярен или даже ранен, то лучше обезопасить себя и сдавить сильнее, чем, по сути дела, нужно.

Но еще больше, чем опасность или ярость, к раздавливанию побуждает пренебрежение. Нечто микроскопическое, к чему нельзя отнестись серьезно – насекомое, – раздавливают потому, что человек иначе не определит, сумел ли с ним разделаться. Человеческая рука не может образовать для этого достаточно узкую полость. Однако кроме того что человек хочет покончить с мучителем, да еще и знать, точно ли с ним покончено, такое поведение по отношению к мухе или блохе демонстрирует кое-что еще: пренебрежение к абсолютно беззащитному существу, стоящему в совсем ином порядке сил и величин, существу, с которым нас ничто не связывает, с которым мы никогда не сравнимся, которого никогда не побоимся, разве что оно вдруг возникнет в гигантской массе. Уничтожение этих мельчайших созданий – единственный акт насилия, который даже в нас остается совершенно безнаказанным. Их кровь не падет на нашу голову, она не напомнит нам о нашей собственной. Мы не заглянем в их угасающие глаза. Мы их не едим. По крайней мере у нас, на Западе, они не включались во все растущий, хотя и не особенно эффективный круг очеловечивания. Другими словами, они вне закона и могут быть безнаказанно убиты. Когда я говорю кому-то: «Я раздавлю тебя голыми руками», – то выражаю этим глубочайшее презрение и пренебрежение. Я как бы говорю: «Ты насекомое. Ты для меня ничего не значишь. Ты ни для кого ничего не значишь. Тебя можно безнаказанно уничтожить. Никто этого не заметит. Никто об этом не вспомнит. И я тоже».

Высшая степень уничтожения давлением – размалывание. Рука к этому уже не способна, она слишком мягкая. Оно требует огромного механического перевеса, жесткого низа и жесткого верха, между которыми и происходит размалывание. То, чего не может сделать рука, делают зубы. Вообще же, когда речь идет о размалывании, никто уже не думает о живом: процесс как таковой отодвигается в область неорганического. По-настоящему это слово должно употребляться в связи с природными катастрофами: огромные скалы, обрушиваясь, размалывают в прах множество мелких существ. Это слово так же часто употребляется в переносном смысле, хотя и не совсем всерьез. В нем передается ощущение разрушительной силы, свойственной скорее не человеку, а его орудиям. В размалывании есть нечто вещественное, одно лишь тело в своих внешних проявлениях к нему не способно и великодушно от него отказывается. Самое жесткое, на что оно способно, это «железная» хватка.

Примечательно, каким уважением пользуется хватка. Функции руки так многообразны, что не удивляешься множеству связанных с ней языковых оборотов. Но подлинный ореол ей придает хватка – главное и прославленное свойство власти. Высочайший ранг таких слов, как «схвачен», «схвачено», свидетельствует об этом убедительнейшим образом. Они выражают нечто решенное и окончательное, сочетающееся с силой, не поддающейся никаким воздействиям. «Схваченный» схвачен какой-то гигантской рукой, он в ее власти и даже не делает попытки себя защитить, хотя намерений ее знать не может.

Так что ясно, почему решающий акт власти всегда локализуется там, где он наиболее выразителен, а именно в схватывании. С этим связан суеверный страх, с каким относятся люди к хищным кошкам – тиграм и львам. Они – величайшие схватыватели; собственно, только в этом и состоит их функция. Все остальное – выслеживание, прыжок, подавление сопротивления, раздирание – как бы части одного процесса. Мощь и неумолимая последовательность его осуществления, вытекающие из несомненного превосходства нападающего, который уверен, что любая добыча ему по плечу, – вот это и вызывает суеверный страх и благоговение. С какой позиции ни посмотреть, мы имеем дело с властью высочайшей степени концентрации. В этой своей форме она производит на людей неизгладимое впечатление – все короли охотно видят себя львами. Восхищает сам акт схватывания, его успех. И всюду как отвага и доблесть превозносится то, что основано, в сущности, на превосходящей силе.

Льву нет необходимости во что-то превращаться, чтобы обеспечить себя добычей, – он добывает в своем собственном обличье. Прежде чем приступить к охоте, он объявляет о себе рыком – он единственный обнаруживает свои намерения, громогласно возвещая о них всем и каждому. Он никогда не притворяется, а потому внушает еще больший ужас. Власть в своей сердцевине и власть на своей вершине чуждается превращения. Тут она удовлетворяет сама себя, она желает только себя. В этой форме она больше всего бросается людям в глаза: абсолютная и безответственная, она не существует ни для чего и ни для кого, а только для самой себя. Она вызывает в них больше всего благоговения, когда выступает именно в этой форме; и до сих пор ничто не в состоянии помешать ей появляться вновь и вновь именно таким образом.

Но есть еще и второй аспект власти, хотя и не столь впечатляющий, но наверняка не менее важный. Зачарованные великолепием схватывания, люди иногда забывают о том, что происходит параллельно: больше власти у того, кто не дает себя схватить.

Все свободные пространства, которые создает вокруг себя властитель, служат именно этой второй цели. Любой человек, даже самый незначительный, стремится не дать никому приблизиться слишком вплотную. Какая бы ни устанавливалась между людьми форма совместной жизни, она обязательно выразится в дистанциях, снимающих постояную боязнь быть схваченным. Необычайная симметрия, бросающаяся в глаза в некоторых древних цивилизациях, происходит из того, что человек там создает вокруг себя со всех сторон равномерные дистанции. Властитель, от чьего существования зависит существование других, откладывает между собой и другими самую большую и самую непреодолимую дистанцию; именно благодаря ей, а не только своему блеску, он – Солнце или, как у китайцев, еще отдаленнее – небо. Доступ к нему труден, вокруг него строятся дворцы со множеством залов. Каждые ворота, каждая дверь под неусыпной охраной, проникнуть в них вопреки его воле невозможно. Он из своего безопасного отдаления может велеть схватить каждого, кого захочет. Но как схватить его, стократ отдаленного и отделенного?

Настоящее усвоение добытого начинается во рту. Это изначальный путь всего, что может быть усвоено, – из руки в рот. У некоторых тварей, не имевших рук для хватания, для этого предназначался сам рот, его зубы или предваряющий их клюв.

Главнейшим инструментом власти, которым снабжен человек, а также многие животные, являются зубы. Их выстроенность в ряд, блеск и сверкание выделяют их из всего прочего, что принадлежит телу и употребляется в действие. Их можно назвать вообще самым первым строем из всех известных: это строй, таящий в себе угрозу, которая выражена если и не всегда, то всегда, когда рот открыт, а значит, очень часто. Материал зубов отличается от других видимых частей тела; если бы человек имел только два зуба, это производило бы большее впечатление. Зубы гладкие, твердые, не уступают давлению, сжимаясь, они не меняют объема.