Девушка на качелях - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Адамс cтр.№ 84

Хорошие новости, особенно личного характера, непосредственно затрагивающие твои перспективы на будущее, вызывают такое же щемящее чувство, как знакомые виды, встреченные в долгой бесцельной прогулке, – дом друга, река или собор, хотя сам и сознаешь, что рано или поздно они попадутся тебе на пути. Все вроде бы остается прежним, но тем не менее меняется, и начинаешь сознательно идти к неожиданно возникшей цели. Такое же чувство возникло сейчас и у меня. И у Карин, наверное, тоже. Больше она об этом не говорила, поэтому, следуя ее примеру, я тоже молчал. К самым важным вещам она всегда относилась с нарочитым безразличием, будто считала, что вполне способна совладать со всем этим: с рождением, смертью, внезапным обогащением, болезнью и так далее.

Великолепным июльским утром на фоне ясного голубого неба четко вырисовывался силуэт часовой башни городской ратуши. Ради воскресного дня притих даже Ревун, только у дальнего берега плескалась стайка голавлей. Я поставил машину на стоянку, мы обогнули башню и вошли в юго-западный придел церкви.

Я оказался прав: прихожан было не много, человек пятнадцать. Никого из знакомых я не заметил, хотя некоторых молящихся видел и прежде. Церковный служитель, всегда говоривший шепотом, направлял людей в часовню. Мы вошли и сели на места. Сквозь витражи восточного окна сияло солнце, заливая плиты пола красным, синим и зеленым: накидка центуриона, одеяние Пресвятой Девы, трава, на которой легионеры играли в кости. Однажды мой знакомый архитектор сказал, что зеленые насаждения вокруг зданий сквозь листву направляют солнечные лучи к земле. Вот и здесь то же самое, подумал я, разглядывая расплывчатые лужицы света, и мысленно вознес краткую благодарственную молитву о благополучии. Спустя минуту часы на башне пробили восемь, и из ризницы вышел Тони.

Он всегда произносил «Отче наш» тихо, стоя спиной к общине, будто свидетельствуя почтение Господу перед началом литургии. После этого он оборачивался и читал неизменную коллекту, глядя на паству, поскольку говорил от их имени: «Всемогущий Боже, Которому открыты все сердца, известны все желания, от Которого не сокрыта никакая тайна…»

Есть ли у меня тайны? Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы. Посему, что вы сказали в темноте, то услышится во свете… Мне ничего не приходило в голову.

Я не скрывал ни от кого ничего такого, что они имели право знать. А Карин? Она очень скрытная особа, прекрасно умеющая хранить тайны. Мы были женаты шесть недель, а я все еще ничего не знал ни о месте ее рождения, ни о ее семье, ни о ее прошлой жизни, но это меня нисколько не смущало, поскольку людям добрым и красивым позволено слегка отходить от общепринятых правил. «Поверь мне, – говорит учитель ученику, – я не могу сейчас объяснить в полной мере ни смысл того, чему ты учишься, ни ту радость, которую принесут тебе эти знания. Сейчас тебе придется затвердить, к примеру, спряжение греческих глаголов, и в один прекрасный день ты сможешь читать Гомера в оригинале, но я не в состоянии передать, какое наслаждение тебе это доставит. Так что просто доверься мне». В сущности, примерно то же обещал нам Христос, и то же самое говорила мне Карин. Чего я достиг, поверив ей на слово? Я стал новым человеком. Если у нее и были какие-то секреты, то меня вполне устраивало, что они ведомы лишь ей самой и Всевышнему.

Отвлекшись на эти размышления, я совсем забыл, что мне следует вместе со всеми отвечать на каждую из Десяти заповедей, которые Тони, как полагается, зачитывал полностью.

– Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.

– Господи, помилуй нас и склони наши сердца к исполнению этого закона, – присоединился я к общему хору.

– Не убивай.

– Господи, помилуй нас и склони наши сердца к исполнению этого закона.

Что ж, мое сердце склонялось ко всему: я не хотел ни прелюбодействовать, ни красть, ни произносить ложного свидетельства на ближнего своего… Боролся ли я хоть однажды с соблазном согрешить ради личного блага? Не припомню. Мне повезло. Однажды в школе староста нашего корпуса сказал: «Восторженное отношение к религии существует до тех пор, пока не сталкиваешься с настоящим соблазном». Да, мне повезло. Что ж, влюбленные могут позволить себе щедрость и сострадание.

Мы преклонили колена, вознося молитву за королеву. Я коснулся пальцев Карин, но она отвела руку. По этому жесту я понял, что она волнуется. Что побудило ее прийти в церковь и почему она плакала, читая описание литургии? Я не знал, однако же понимал, что людям свойственно преувеличивать собственные прегрешения. Если бы она со мной поделилась, то я помог бы ей уяснить, что ее грехи не так уж и страшны; все на свете грешили и всегда будут грешить, а ее дурные поступки остались в прошлом и вряд ли были ужаснее мелкой кражи или ссоры с матерью. Господь все поймет и простит.

Тони перешел к переменной коллекте дня:

– Господи, Ты, что приготовил любящим Тебя блага, непостижимые разуму человеков, наполни наши сердца любовью к Тебе…

Мое сердце переполнено любовью, подумал я, слушая слова апостола Павла, и мысленно перепоясал чресла, чтобы почерпнуть хоть какую-то пользу из послания. Павел – суровый наставник.

Что и подтвердил следующий пассаж:

– Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть… зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное… Ибо что Он умер, то умер однажды для греха… Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога…

Нет, безусловно, святой Павел молодец, но мне бы лучше что-нибудь из Евангелия.

Мы поднялись с колен, а Тони приблизился к святому столу и, воззвав «Слава Тебе, Всевышний Боже!», как раз и перешел к чтению из Евангелия. Я с усилием сосредоточился.

– Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду… Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье… истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта…

Повернувшись лицом к востоку, мы начали произносить «Символ веры», и тут я заметил, что Карин стоит молча и потупившись, не отрывая глаз от пола. Лица ее я не видел, но чувствовал, что ей не по себе. Когда начался сбор пожертвований, я шепнул:

– Любимая, все в порядке?

Она судорожно сжала мне руку и, закусив губу, кивнула.

– Правда? – не отставал я. – Что с тобой?

Она помотала головой. Коробка для пожертвований прошла по рядам, мы снова преклонили колена, а Карин вдруг прошептала:

– Не важно, где я. От этого мне не уйти.

Пожалуй, нам лучше выйти на свежий воздух, подумал я. Какая жалость, что она такая впечатлительная. Разумеется, катарсис прекрасен, но сейчас нам это ни к чему.

Я склонился к ней:

– Карин, пойдем отсюда.

Она снова помотала головой.

– Что ж, как хочешь. Я ухожу.