После игры устроили тестирование, которое в кабинете заведующего отделением проводили Главный Проверяющий и сопровождавший комиссию заместитель главврача по гражданской обороне Девяткин. Двое других проверяющих ушли кошмарить терапевтическое отделение.
Сашу на тестирование не позвали, потому что знания ординаторов, числящихся за кафедрой, комиссию не интересовали. Он сидел в ординаторской, глядел в окно и молча радовался жизни.
Результат тестирования оказался сногсшибательным. Правильно ответить на все шестнадцать вопросов смогла только доктор Пчелинцева. Максим Семенович допустил две ошибки, Феткулина и Цорохова — по четыре. У среднего и младшего персонала результаты оказались гораздо хуже, количество правильных ответов варьировалось от нуля до четырех.
— Мне просто не верится, что это — московская больница! — сказал на прощанье Главный Проверяющий.
Девяткин сокрушенно покачал головой — в семье, мол, не без урода.
После их ухода Максим Семенович устроил в ординаторской истерику. Топал ногами, обозвал Цорохову «набитой дурой», пообещал, что никто из сотрудников не увидит премии до конца года, а затем набросился на Сашу.
— Вы довольны тем, как отвечали ваши подопечные?! Чем вы вообще занимались с ними все это время?!
— Я занимался тем, чем должен был заниматься, — спокойно ответил Саша, стараясь ничем не проявить обуревавшую его радость, которая, смешиваясь с чувством глубокого удовлетворения, ударяла в голову не хуже шампанского. — Вы же сами видели. И Нина Давыдовна может подтвердить. Я старался, как мог…
— А почему же результат такой поганый?! — совершенно по-бабьи взвизгнул исполняющий обязанности заведующего.
— Я могу объяснить, — Саша сделал паузу, изображая колебание. — Но я не уверен, что вам понравится мой ответ.
— Говорите! Мне после сегодняшнего вряд ли что-то вообще понравится!
— Если бы занятия проводили вы или Нина Давыдовна, сестры относились бы к ним более ответственно, — Саша вежливо улыбнулся и еле удержался от того, чтобы не заржать в полный голос. — Вы — начальство, вас уважают и боятся. А я всего лишь ординатор, моими требованиями можно откровенно пренебрегать. Из тех, кто работает сегодня, на экзамене в пятницу присутствовала только сестра-хозяйка, все остальные не пришли, несмотря на мои настойчивые приглашения…
— Надо было сказать мне!
— Я, между прочим, вас приглашал, — мягко упрекнул Саша. — И Нину Давыдовну тоже. Она, кстати говоря, видела, сколько человек было на экзамене. Но присутствовала недолго, ушла по своим делам.
— Максим Семенович, человек действительно старался, — вмешалась Феткулина. — Но что поделать, если корм пошел не в коня? А то вы не знаете наших дур. Воронина вчера Гукасову из восьмой палаты вместо аспарагината капельницу с нитроглицерином поставила, да еще и пустила ее с бешеной скоростью. Чуть не угробила деда, коза безмозглая! Хорошо, еще, что соседи сразу подняли тревогу, когда Гукасов отключился. И хоть бы хны ей! Даже не извинилась. Работы много, вот и перепутала, с кем не бывает… Мало того, что тупая, как пробка, так еще и наглая, как не знаю кто!
— Голова у меня от вас кругом идет! — простонал Максим Семенович и вышел из ординаторской.
— Недолго она будет кругом идти! — злорадно сказала Цорохова, несказанно обидевшаяся на «набитую дуру». — Пройдет Чингисхан — и не станет Самарканда.
— Это вы о чем? — не поняла Феткулина.
— О том, что недолго ему осталось обязанность исполнять, — пояснила Цорохова. — Если Девяткин не умаслит комиссию, то Семенычу кранты. Слетит он с исполнения, как пить дать слетит.
Напророчила — словно в воду глядела. Умаслить комиссию не удалось ни Девяткину, ни самому главному врачу. К тому же «отличилась» не только кардиология. В терапевтическом отделении результаты тестирования были еще хуже, чем в кардиологии, а в приемном отделении одному из проверяющих, который изображал обратившегося самотеком холерного больного, сначала разрешили условно поблевать в раковину, а затем по заполненному людьми коридору отвезли его из смотровой в палату кратковременного пребывания. Сначала, получается, запустили возбудителя холеры в канализацию, а после устроили больному скоротечный контакт с другими людьми, мимо которых его везли в палату. Вишенкой на торте стало возвращение каталки, использованной для транспортировки холерного больного в смотровую без какой-либо обработки.
— А что ее обрабатывать? — удивился санитар. — Все же понарошку…
— Нужно было проговорить ваши действия по обработке каталки и ваше собственное поведение, как контактного, — сказал один из проверяющих. — Это же учения!
— Кому учения, а кому мучения, — совершенно не к месту пошутил санитар.
Идиотскую шутку Главный Проверяющий воспринял как личное оскорбление. Составленный комиссией акт, буквально дымился и обжигал руки, столько в нем было негатива. Отобедать «чем Бог послал» проверяющие отказались, несмотря на настойчивые уговоры главного врача и Девяткина. Главный Проверяющий сказал, что в больнице, где так отвратительно поставлена противоэпидемическая работа, ему лично страшно что-либо есть или пить. На том учение, обернувшееся для больницы истинным мучением, закончилось.
Заведующая терапевтическим отделением Адамовская получила выговор. Наказывать свою близкую подругу сильнее главному врачу не хотелось, а то еще обидится ненароком и отлучит его от своего белого сдобного тела. Заведующего приемным отделением Агаджанова главный освободил от занимаемой должности и тут же принял обратно в качестве исполняющего обязанности заведующего отделением. Максиму Семеновичу, недавно прошедшему через такую «рокировочку», был предложен выбор — увольнение по собственному желанию или же по инициативе администрации вследствие несоответствия занимаемой должности. Разумеется, Максим Семенович выбрал первый вариант.
«Цаплина погубила холера», говорили в больнице.
Саша был доволен. Радость усиливалась от того, что на заведование главный поставил не Пчелинцеву, к которой Саша испытывал стойкую и взаимную неприязнь, а пригласил человека со стороны. Новый заведующий отделением Эльдар Абелевич Милгайдаров прежде заведовал блоком кардиологической реанимации в шестьдесят третьей больнице. Неизвестно, какие сложатся с ним отношения, но все же у Саши был пятидесятипроцентный шанс на то, что они окажутся хорошими. А вот по поводу Пчелинцевой обольщаться не приходилось.
* * *
По улице, носящей имя революционера Кржижановского шел счастливый молодой человек. Он негромко пел песню Высоцкого про холеру:
— И понял я: холера — не чума. У каждого всегда своя холера!..
Вдруг пение оборвалось. Молодой человек осознал, что на носу Восьмое марта, а подарков матери и любимой девушке он пока что купить не удосужился. Более того — даже не придумал, что будет дарить!
Но если песня начата, то ее нужно допеть до конца.
— Уверен я: холере скоро тлеть. А ну-ка — залп из тысячи орудий! Вперед! Холерой могут заболеть холерики — несдержанные люди.