Часть I. Прочь из глуши. Глава 1. Пути. Тихая Заводь
«Когда мир оказывается на Грани, Путь выбирает Ходока. И жизнь его становится цепью случайностей, ведущей к полному переделу мирового порядка» — цитата из Книги Судеб.
«Господи, Саята, за что ж тебя так Боги наказали?» — риторический вопрос.
Глава 1. Пути. Тихая Заводь
— Саята! — прошептал мальчишка лет четырнадцати и кубарем скатился с горы…
Ловко перейдя с двух на четыре конечности, он помчался сквозь чащу в самую глубь леса. Там, среди столетних дубов крылась его маленькая деревушка: позабытая почти всеми князьями, тихая и мирная, она почти не приносила дохода, а оттого и дорога к ней поросла травой да бурьяном. Но тот, кто хоть раз слыхивал про эту деревню, никогда не пройдёт мимо — ведь слухами земля полнится…. Да и пока заметна среди деревьев маленькая тропка, будет ступать на неё нога человеческая. Так уж заведено…
Мальчишка перепрыгнул через ручеёк и совсем по-звериному рыкнул на растерявшегося посреди тропы зайчишку. Чумазый, обросший, в свободных одеждах — он больше походил на маленького бурого медвежонка…
Опытному глазу было бы нетрудно угадать в нём Вторую Школу Подражания — мастерскую Медведей-Следопытов. Не столь изворотливые, как их соперники Волки, зато стремительные и сильные. В тяжелые и голодные времена эти учения были почти забыты, а оттого и ответственность на носителях древнего искусства была велика…
Вот впереди уже замаячили знакомые крыши. Не сбавляя скорости и оттолкнувшись от земли задними ногами, он перемахнул через забор и приземлился по другую сторону; не давая темпу сбиться, мальчишка несколько раз перекувыркнулся, оказавшись прямо перед окраинным домом.
— Саята, — выдохнул он, мгновенно поднявшись на ноги, — идут!
Из подвала единственного на всё селение каменного здания неспешно поднялась молодая девушка.
Это, кстати, я! И да, грешна — вещаю о себе в третьем лице.
А вы поживите с моё в самой настоящей глуши. И не так себя развлекать начнёте.
Я глянула на следопыта и, вытерев руки о передник крестьянского платья, повернулась к своей деревеньке.
— В Храм! — громом прогремел мой голос, эхом промчавшись меж деревьев; птицы с визгом разлетелись во все стороны, а я вновь глянула на следопыта и, понизив голос до привычного бархатного полушепота, сказала. — А ты, Бурый, дров нанеси.
Мальчик, названный Бурым, сглотнул. Работа была нелёгкая…
Но приказ есть приказ. А точнее — просьба есть просьба, а просьбы единственной на три, четыре сотни локтей Жрицы Бога Рода, то бишь — меня! — стоит исполнять. Так живётся спокойней.
Конечно, с увесистыми стволами высохших деревьев помогут старшие. Да и односельчане не останутся в стороне — вон уже из домов повыходили, да нестройным потоком в Храм направились. А что поделаешь? — коли напасть общая, так и дело всякое общим станет.
И вот стою я, да строгим взором слежу за всеми приготовлениями, а сама едва скрываю предвкушающую улыбку — наконец, у нас развлечение будет! А то я со скуки уже второй месяц чуть не волком вою!
— А, ты, доченька, поясни мне, — прошамкала совсем дряхлая старушка, неожиданно появившись рядом, — зачем нам вона в тот каменный подвал-то спускаться?
— А, ты здесь, бабушка, должно быть недавно? — поинтересовалась я, внимательно приглядываясь к гостье. У нас в Тихой Заводи все знают, когда и зачем следует спускаться в тёмный холодный подвал Храма Бога Рода. — Гостите у кого, али так — проездом?
Вот не люблю я этот деревенский говорок! Восемь лет уже живу здесь, а всё никак не привыкну! И выходит он у меня как-то коряво, вон — даже старушка эта смотрит прищурившись.
Ну, что поделать — не отсюда я, да старушке той того знать не надобно…
— Тык ведь уж лет десять иду туда, куда ноги ведут, — наконец, ответила она, хитро улыбнувшись.
— А зовут тебя как? — вежливо поинтересовалась я, не отрывая от старушки настороженного взгляда.
— Звать меня можно поведуньей, а здесь я проходом.
— Коль имя своё не говоришь — дело твоё. Земля у нас гостеприимная и своих порядков мы не навязываем…
Тут я замолчала.
Многозначительно так.
— Да уж вижу я, не говори. Потолковать хочешь. А коли надо, так зайду к тебе вечерком. И про порядки твои потолкуем, — поведунья хитро прищурилась, — и про то, что сейчас происходить тут будет…
Я, молча, проводила её взглядом и покачала головой:
— Ясновидящая. В наших краях. Не к добру.
И тут же отвернулась от неё, вглядываясь в тропку, что меж деревьев к нашей деревеньке вела.
Так… у нас тут малый конный отряд. Ещё, пожалуй, повозка на тягловой лошади.
Я подошла к ограде и заперла хлипкие ворота. Как-никак, а показатель — здесь чужих не любят!
А сама усмехнулась про себя — только что о гостеприимстве поведунье рассказывала. Но что делать? Про что сказ ведётся — не всегда на деле провернётся.
Десятник подъехал через несколько минут. Я оглянулась на кострище — сухие дрова возвышались над землёй на несколько локтей, а поодаль — так, чтобы приезжим на глаз не попадаться, Бурый с огнивом засел. За него я не переживала — уже давно отметила про себя этого мальчугана. Хороший следопыт из него вырастет и неплохой воин. Вон — уже всех дворовых с деревянной палкой гоняет.
Я обернулась к подъехавшим воинам.
Десять, как и в голове своей видела. И повозочка на тягловой.
Я улыбнулась про себя и чуть вышла вперёд.
— Здравствуйте, люди добрые, — слегка склонила голову, — чем обязаны в наших краях?
— И ты здравствуй, девица, — улыбнулся один из стражников, чем вызвал недобрый взгляд у десятника.
Тут я, если честно, сильно удивилась! Как это младший по званию вперёд голос подаёт?
Я присмотрелась к нему — молодой, длинноволосый, светлокудрый, с чистыми голубыми глазами, он держался до странного развязно, и совсем не обращал внимания на уже порядком разъярённого его поведением десятника.
— Почему к дружинникам Князевым девка простая выходит? — рявкнул он со всей своей воинской выучки.
— Что дружинникам Князевым в таких глухих местах надобно? — вопросом на вопрос ответила я.
Сейчас начнётся… Всегда ведь одно и то же!
— Что надобно, то не твоего ума дело, — отрезал десятник и к самому забору подъехал, — старосту своего зови, коли сама открывать не думаешь.
— Почитай, я здесь за старосту, — спокойно ответила я и вновь поймала на себе взгляд голубоглазого дружинника, — так чем же мы вам обязаны?