Невеста для Бессмертного - читать онлайн книгу. Автор: Константин Фрес cтр.№ 45

На постели валялось испорченное голубое шелковое платье, треснувшее по швам, когда могучая талия Марьванны вернулась на свое законное место. И больше ничто не напоминало о больших приключениях Марьванны, кроме этого испорченного платья и беснующегося Кацмана.

Кацман был, конечно, способным учеником — это Марьванна вспоминала с горестными вздохами, — но не умным, отнюдь. Слопав волшебный цветок, Кацман мог превратиться в кого угодно, и стать лучше, мудрее, сильнее. Вероятно, мог бы повторить блестящую карьеру любого олимпийского чемпиона — вечная мечта всех мальчишек! — или вообще стать мозговым гением вроде профессора Доуэля. Но прекрасно понимая это, Кацман просто не решил, какая карьера его влечет больше всего, и потому его мотыляло из стороны в сторону.

Возбужденной гориллой в самый разгар периода размножения скакал он в ветвях дуба и заходился в астматическом хохоте доминирующей самки гиены. Он хотел себе одновременно всего и сразу, и проглоченный цветок покорно выполнял его просьбы. А потому у радующегося нахлынувшему могуществу Кацмана иногда отрастало по две пары ног, и одни из них дрыгались, как у Цискаридзе в па-де-де, а вторые брутально топтали дубовую зелень, как ноги Тарзана — лианы.

— Кулебяка какая-то, — плюнула с остервенением Марьванна, наблюдая, как четырехногий, обезумевший от собственного могущества Кацман ходит колесом в кроне дерева. — Каракатица.

С одним, правда, Кацман определился твердо: с короной. Как у Кощея, но кило этак на пять побольше. Огромная, тяжелая, сидящая как влитая, она, видимо, здорово надавила Кацману мозг, нарушила кровообращение и затруднила формирование внятных мыслей в его голове. Поэтому он вел себя как атакуемый Кинг Конг на крыше небоскреба, а тучи над дубом сгущались…

— Властелин, — горько, насмешливо и осуждающе произнесла Марьванна, наблюдая из окна нервные кацмановские телодвижения. — Тиран! Лютый!!

Одного только слегка обиженная Марьванна понять не могла: отчего это всемогущий Кацман требовал у Кощея выкупа, отчего не наколдовал себе сам сундук побольше, как корону. И почему Кощей ее, если уж так сильно расстроился ее потерей, не отсыпал Кацману золотишка тотчас же, на месте. Ведь рыбкам губастым, золотым сыпал! А Кацману в обмен на нее — нет.

На эти простые вопросы существовали не менее простые ответы. У Кощея золото попросту кончилось. Карман бездонный опустел вместе с шлепком меча-кладенца да коротнувшей после этого магией. Конечно, Кощей мог бы тотчас смотаться в ТриДевятое, подзаправить свои золотохранилища, но тут существовала опасность, что туда он попадет, а обратно — как сказала Яга, — дороги не будет. Или, чего хуже, будет, но через двести лет, когда о Маняше уже и памяти не останется. На это Кощей категорически был не согласен.

А Кацман себе сундук не наколдовал по той причине, что цветок мог изменять только туловище Кацмана. Сколь угодно раз. Как угодно, играя с цветом и формой, как художник-авангардист. Поэтому и корона на его голове просто выросла, как рога, а оттого и не сваливалась, когда Кацман выполнял упражнение гимнаста на брусьях, прыгая в крепких дубовых ветвях.

Но Кацман решил никому об этом не говорить.

Однако когда эйфория от могущества у Кацмана прошла, силы истощились, а корона надавила голову совершенно, он уселся в развилке ветвей, уставший и слегка несчастный. Совершенно очевидно было, что Кощей сейчас за бабкой за своей явится — об этом тонко намекали сгущающиеся над головой Кацмана грозовые фиолетовые тучи. А Кацман был боец совсем никудышный; трусливый боец получался из Кацмана при всех раскладах, и даже наращённые волшебством цветка бонусные ноги, руки и мускулы почему-то не внушали ему веры в себя. Совсем. И даже наличие супероружия — меча-кладенца, — тоже почему-то Кацмана не вдохновляло. Если б вдохновляло, то он на месте б стряс с Кощея пуд золота, да у рыбок-пираний поотнимал. Но так как страшно ему и непривычно было, то предпочел хитрый Кацман убежать да в засаде засесть, и там уж дождаться выкупа. И никак иначе.

Потому супротив надвигающегося на него более опытного в делах ратных Кощея решил Кацман выставить войско свое собственное страшное. А пока Кощей идет, Кацман вороном черным слетел в раскрытое окно к Марьванне, «Мистером Вселенная» в стрингах и гуталине уселся за стол и решил поугнетать ее, поневолить, значится, с ролью злодея и негодяя освоиться.

— Бабка, — неуважительно рявкнул Кацман, шоколадно-блестящими кулачищами, перевитыми венами бодибилдерскими, попирая чистую столешню и из всех сил удерживая венценосную голову на хлипкой шее поровнее, — виски с колой мне накапай! Да побыстрее.

Кацман хотел произвести на Марьванну впечатление знатока и тонкого ценителя сладкой богатой жизни, к которой он якобы привык, но ехидная старуха все интерпретировала по-своему, да так противненько, словно у нее семь поколений троллей в роду имелось. О страхе перед ворогом Марьванна и не думала: некогда бояться было ей. Мозг генерировал способ избавления от душегуба проклятого.

— Для храбрости перед боем на грудь решил принять? — сладеньким голосом произнесла она, упрямо игнорируя дутый мускулистый вид новоявленного властелина Вселенной. — Это правильно, это верно. Дак ты, тушканчик ушастый, кефирчика хлебни. Только больше стакана не пей — развезет!

И она неуважительно плюхнула перед новоявленным властным господином целый пакет с просроченным кефиром. Неуважение такое у Кацмана-злодея вызвало классический утробный рык, подскакивание и швыряние табуретки с коричневым отпечатком тела нагуталиненного.

- Зря ты, бабка, на своего дряхлого деда надеешься! В него дунь — он и рассыплется! Так что моли бога, чтоб он не сбежал в свой дом престарелых, а раскошелился, не то вечно будешь мне на кефир работать, старая кошелка!

Марьванна обиженно пожевала губами, но смолчала. Язвительный злодей Кацман своими злыми словами в самое сердце попал, ранил. Явится ли Кощей за ней?.. Или сбежит, отступит? Этого Марьванна знать не могла никак.

***

…Из портала, вытянутый клубком, Кощей со свитой небольшой своей вывалился аккурат около трансформаторной будки, в самых непроходимых кущах полынных, на берегу затхлой зеленой лужи, откуда ночами многоголосо пели жирные лягушки. И встал Кощей в кустах, около лужи, словно Цезарь у Рубикона. И никто — даже кот пакостливый, — не посмел вперед него бежать.

Недобро кричала какая-то птица; садилось солнце, боязливо выглядывая из-за растрепанных кустов полыни. Истоптанные дощечки, разукрашенные последними лучами уходящего солнца в алый цвет*, перекинутые через мерзкую вонючую лужу, полную жидкой черной грязи, живо напомнили Кощею Калинов мост через речку Смородинку. И пахло тут соответствующе**.

— Таки я привел верно, а дальше территории пограничная и принадлежащая противной стороне, — осторожно заметил клубок, опасаясь, как бы не наподдали ему сейчас пинка и не потопили бы в Смородинке новоявленной. — Можете меня не благодарить, но заплатить обязательно.

Последний честный золотой Кощей отдал клубку и решительно ступил ножками в белых носочках на шаткие мостки. Под досками отвратительно зачавкало, рябь поползла по зловонной воде. Из тины с интересом выглянула бывшая Жижа с мерцающей золотой зубной коронкой на темени.