Я удивленно округлила глаза и покачала головой.
– Ты должна мне поверить, – настаивал он.
– Эй, братишка! – окликнул его Адам, бочком приближаясь к нему. – Во что это она должна поверить?
Джеймс залился краской:
– Ни во что. Так, ерунда.
– Нет-нет, давай выкладывай, я весь внимание. – Адам говорил не совсем членораздельно. – Почему моя прекрасная леди называет тебя лжецом?
– Мы просто шутили, – не слишком убедительно отнекивался Джеймс.
– Не-а, приятель, такие отмазки не катят, – проворчал Адам. Мы с Джеймсом оба понимали, что он нарочно себя заводит – под влиянием алкоголя и паранойи.
Я положила ему ладони на грудь, посмотрела в лицо, пытаясь как-то обуздать его.
– Мы прикалывались, – заявила я. – Джеймс пытается меня взбесить. И ему это почти удалось. – С показной игривостью я шлепнула его по предплечью.
Я старалась увести Адама подальше, но он явно не хотел оставлять эту тему.
– Так чему же ты не верила? – снова спросил он.
Мне пришлось глубоко вздохнуть.
– Господи, да мы просто дурачились. Это чепуха.
– Это не выглядело как чепуха, – обиженно пробурчал он.
Тогда я остановила его, обхватила руками за пояс. Он повернулся ко мне.
– Я тебя люблю, – сказала я, вставая на цыпочки и целуя его в губы. – А теперь иди найди своих приятелей. Повеселись там с ними, а потом увидимся.
Он ответил на мой поцелуй:
– Я тоже тебя люблю.
Когда я входила внутрь, в дверях стояла Памми – можно сказать, изготовившись к прыжку.
– Эмили? – произнесла она чуть ли не с удивлением, хотя явно поджидала меня там. Я предпочла не обратить на нее внимания, но, когда она окликнула меня во второй раз, достаточно громко, чтобы ее услышали другие, пришлось все-таки показать, что я заметила ее присутствие, чтобы избежать неприятной публичной сцены.
И вот она стояла прямо передо мной, словно чего-то ожидая. Но я, честное слово, не знала, что сказать. Внутри у меня все бурлило от ярости. Но когда я посмотрела на нее, по-настоящему посмотрела на нее, гнев уступил место смущению. Белки у нее пожелтели, распухшая кожа, гладкая и неприятно лоснящаяся, обтянула ее скулы. Да, я знала, что она способна на все. Но это?
– Памела. – Больше я ничего не сумела из себя выдавить.
– Не называй меня так, пожалуйста, – проговорила она тихо. – Ты же знаешь, мне это не очень нравится.
– Слушайте, если вы снова за свое, я не собираюсь…
– Нет-нет. Мне нужно сказать тебе одну вещь.
– Что бы это ни было, меня это совершенно не интересует. Не осталось ничего, что вы могли бы сказать или сделать и что меня бы удивило. Вы здесь, потому что вам полагается тут быть, вы ведь мать Адама. Но даже не воображайте, будто тут… есть что-то еще. Можете видеться с Поппи, когда Адам сочтет нужным привезти ее к вам. Но, честно говоря, наши с вами отношения теперь только этим и ограничиваются.
Она провела рукой по безволосому черепу и слабо, просительно улыбнулась.
– Прости меня, – произнесла она. – Мне очень жаль. Правда.
Не знаю, каких слов я от нее ожидала, но в этом списке не значилось «прости». Особенно если учесть, что в пределах слышимости больше никого не было. Она опустила взгляд, словно от стыда, но все это я видела уже тысячу раз. Она использовала этот трюк, когда ее загоняли в угол и вот-вот могли изобличить. Прежде меня тоже обманывал этот спектакль «Маленькая мисс Наивность». Но это было давно. Больше ей меня не провести.
– У меня действительно нет на все это времени, – заметила я. – Сегодня крестины моей дочери. И у меня тут полный зал гостей, все они – более достойные люди, чем вы. Я хочу с ними поговорить и вообще побыть с ними. Я не намерена стоять тут и тратить на вас свое время.
Произнося это, я пыталась не смотреть на нее, потому что ее вид сбивал меня с толку, вызывал чувство вины.
– Я это понимаю, – проговорила она. – И я тебя не виню. Но я просто хочу, чтобы ты знала: мне правда очень жаль. Я никогда не собиралась поступать с тобой так, как поступала. Я знаю, ты никогда меня не простишь, но мне уже недолго осталось, и я думала хотя бы попытаться перед тобой извиниться, пока еще есть время. Прошу тебя.
Она протянула мне руку, и я попятилась, но она все продолжала двигаться вперед, буквально обрушиваясь на меня.
На какое-то мгновение все вокруг нас притихли – и тут же внезапно ринулись к ней, чтобы подхватить, прежде чем она упадет на пол. Если бы эту сцену сняли на камеру и показали в замедленном режиме, было бы хорошо видно, как я, воздев руки, отступаю назад. Я была единственным человеком, который мог смягчить это падение. Но пока все двигались к ней (они бы все равно не успели), я отходила назад.
Раздалось общее «ах», когда она стукнулась о недружелюбно твердый деревянный пол.
– Мама! – взывал к ней Джеймс.
– Памми! – кричали все остальные.
– Какого?.. – рычал Адам, устремляясь к ней и падая на колени. – Черт возьми, что случилось? – Он повернулся ко мне, ожидая ответа, но я только пожала плечами. – Ну да, зачем я тебя-то спрашиваю?
Я услышала, как собравшаяся толпа хором делает резкий вдох.
– Хватит, – бросил Джеймс. – Мама…
– Все в порядке, – выговорила она. Ей помогли принять сидячее положение. – Просто оступилась. Все нормально.
Она снова это проделала.
Я стала прокладывать себе путь через всю эту кучу народу, пытаясь найти Поппи: в последний раз я ее видела на руках у моей мамы.
– Я хочу уехать, – заявила я, добравшись до мамы.
– Господи, что там случилось? – спросила она. – Не могла же она нарочно это устроить, правда?
Я только помотала головой. Теперь я не знала, что и думать.
– Вы с папой не подбросите меня домой? – спросила я.
Папа посмотрел на часы.
– В любом случае время уже позднее, – проговорил он, словно нуждался в каком-то оправдании. – Сейчас подгоню машину.
Собрав подарки, которые принесли Поппи, я потихоньку попрощалась с Пиппой и с моей тетей Бет. Они единственные из тех, кто тут еще оставался, были мне небезразличны. Прочая публика состояла из регбийных приятелей Адама и некоторых его коллег. Никто из них наверняка не обратил внимания, что я тут побывала, не говоря уж о том, что я уехала.
– Ты как, в порядке? – спросила Пиппа, пока я поспешно все закругляла. – Хочешь, я с тобой поеду?
Я покачала головой:
– Просто хочу оказаться дома и напялить пижаму.
И это была чистая правда.
Она улыбнулась: