Кровь кинулась мне в голову, пробиваясь сквозь лабиринт капилляров с такой скоростью, что мою шею и лицо внезапно залило обжигающим жаром.
Я мысленно молилась, чтобы кто-нибудь из собравшихся вышел вперед и объявил причину, по которой этот брачный союз не может быть заключен. Но вокруг стояла напряженная тишина.
Раздалось неловкое покашливание: видимо, кому-то из сотни пришедших показалось совсем уж неуютным это принужденное молчание. Потом кто-то захихикал, но этот звук заглушало биение пульса у меня в голове.
Я опустила взгляд на «Порядок службы», зажатый в моих трясущихся руках. Сверху изящным серебристым курсивом были выведены имена – «Кейт & Джеймс». Помещенная под ними фотография жениха и невесты расплывалась у меня перед глазами, и их черты были как в тумане.
Секунды тянулись как часы. Глухая тишина расползалась по церкви. Вот оно. Вот он, мой единственный шанс. Я могу остановить это, пока еще не поздно. Волна адреналина прошла через мое тело, когда я попыталась сделать шаг вперед. Я огляделась, посмотрела на мужчину, стоявшего рядом со мной с нашим ребенком на руках. На друзей и родных, собравшихся ради этого великого события. Все они смотрели прямо перед собой, со слезами на глазах, с гордыми улыбками.
Проследив за их взглядами, я, в свою очередь, посмотрела на Кейт, взиравшую на стоявшего рядом с ней мужчину расширенными глазами, полными восторженного изумления. Ее улыбка не оставляла сомнений, что она сейчас – главная героиня своей собственной волшебной сказки. Джеймс с восхищенным трепетом глядел на невесту своими темно-синими глазами, и я почувствовала, что сердце у меня печально дрогнуло.
У меня было полно времени, чтобы это остановить. Чтобы не дать этому зайти так далеко. Кейт заслуживала того, чтобы узнать правду. Я должна была сделать для нее хотя бы это.
Но все это время у меня не хватало смелости. И теперь тоже.
Викарий откашлялся, готовясь продолжать, и Кейт застенчиво огляделась, а потом вздохнула с преувеличенным облегчением. Гости негромко засмеялись, и плечи Джеймса заметно расслабились. Момент был упущен, а вместе с ним и мой последний шанс.
Чье-то сопрано запело очень трогательную версию «Иерусалима». Солнечный свет струился сквозь витражи, и я так и чувствовала, как сотня сердец грустно сжимается при мысли о том, чем еще можно было бы заняться в этот необычно теплый и яркий апрельский день. Потому что, несмотря на свои вымученные улыбки, гости на свадьбах всегда испытывают подспудную обиду.
Все мы рвемся поддержать эти излияния взаимной любви и преданности, но стоит поскрести эту поверхность, как обнаружится, что мы приходим на такие церемонии скорее по обязанности, чем по искреннему желанию. В солнечный воскресный денек у нас всегда найдутся занятия поинтереснее, чем долгое сидение за праздничным столом бок о бок со скучными незнакомцами. Особенно если учесть, что при этом мы тратим деньги, которых у нас нет, на то, что наденем лишь один раз, и на самый дешевый подарок, какой только удается отыскать среди жутко дорогих товаров в каталоге John Lewis.
Всем своим существом я ощущала ревность, зависть, неуверенность, которыми исходили окружавшие меня люди. Наверняка кто-то из гостей до сих пор поддерживал дружеские отношения с бывшей девушкой жениха и теперь боролся с собственной совестью, сомневаясь, можно ли ему здесь присутствовать. Скорее всего, здесь имелась и женщина, которая встречалась со своим партнером уже значительно дольше, чем, как ей казалось, требовалось, чтобы сделать предложение, – а он до сих пор так на это и не решился. И тут, надо думать, присутствовала супружеская пара, в которой и муж, и жена с вожделением смотрели на невесту, мечтая заполучить ее тело, хотя и по диаметрально противоположным причинам. И множество других гостей, которые вспоминали свою собственную свадьбу, свою веру в счастье, «пока смерть не разлучит нас» – и недоумевали, в какой же момент все пошло не так.
Но сегодня тут находился человек, который чувствовал все это куда острее, чем кто-либо еще. Женщина, которая подавляла обжигающую боль в груди, когда викарий объявил Кейт с Джеймсом мужем и женой. И которая благодушно улыбалась, глядя, как они целуются.
Адам нашарил мою руку и сжал ее. Я проглотила слезы, которые жгли мне горло. Год назад мы думали, что это будет наш день, наше счастье, «пока смерть не разлучит нас». И я совершенно точно знала, почему все пошло не так.
Я внимательно смотрела на Памми – как она с застывшей улыбкой, в малиново-розовом атласном платье и такого же цвета жакете с короткими рукавами, разыгрывает из себя образцовую мать жениха. Мне хотелось увидеть ее боль, удостовериться, что зрелище венчания младшего сына убивает ее. Но маска на ее лице казалась непроницаемой.
Увы, я при всем желании не сумела бы скрыть свои чувства: они залегали слишком близко к поверхности, все обиды были еще слишком свежими. Я заплакала, когда Джеймс и Кейт вместе двинулись от алтаря по проходу. Я им завидовала: их союз официально скреплен. И я боялась за наше с Адамом будущее.
Если Кейт о чем-то и беспокоилась, она никак этого не показала: выйдя из церкви, она нежно обняла Памми.
– Это было прекрасно, – воскликнула Памми. – Ты прекрасна, – добавила она, касаясь щеки Кейт.
Кейт улыбнулась и снова заключила ее в объятия.
– Позвольте мне представить вас всем, – произнесла она, беря Памми за руку и направляясь к самому большому скоплению людей.
В это мгновение я перестала видеть в Кейт родственную душу, того единственного человека, который может мне по-настоящему посочувствовать. Я поняла, что Кейт – на другой стороне, на ее стороне. И я тут же ощутила себя безнадежно одинокой.
Адам провел остаток дня, улыбаясь мне в нужные моменты, но при первой возможности удаляясь от меня на как можно большее расстояние. Я цеплялась за Поппи, мой социальный барьер, и использовала ее, чтобы выпутываться из всех неловких ситуаций. Тетушки и кузины Адама подходили поворковать над ней и спросить у меня, назначили мы новую дату свадьбы или пока еще нет.
– Нет, пока нет, – повторяла я как заведенная. – Надеюсь, что скоро. Но сейчас у нас и так забот хватает.
– А и то сказать, кто бы сомневался, – ответила Ласковая Линда, сестра Памми. – Но, даст бог, к тому времени мы уже будем знать, что Памми пришла в норму. Тогда нам уж точно будет что отметить.
– Ей еще много месяцев назад сообщили, что она пришла в норму, – непонимающе заметила я.
Линда поморщилась, словно порицая себя за несдержанность:
– Прости, я думала, ты знаешь…
– Что знаю?
– Все началось снова. Мне не стоило ничего рассказывать…
– Да вы шутите? – рассмеялась я.
Значит, она решила попытать счастья и провернуть тот же трюк, чтобы помешать свадьбе Джеймса и Кейт? Я ощутила болезненное удовлетворение при мысли, что в ее поступках не было ничего личного. Но тут же осадила себя, внутренне улыбнувшись: как это хоть в каких-то ее поступках может не быть ничего личного?