Она еще не знала, что лошадей и грумов он послал сюда загодя и что их багаж был отправлен в Париж сразу же по прибытии в порт.
Чемодан, находившийся в ее каюте, забрали накануне так тихо, что она не проснулась, а камердинер приготовил ей платье, в котором она ехала в первый день.
Кроме того, он оставил ей шифоновый шарф.
— Я посчитал, что он понадобится вашей милости, — сказал он. — Дороги во Франции еще более пыльные, чем наши, а погода сейчас ветреная.
Рокуэйна поблагодарила его и прикрепила шарф к шляпке, подвязав его у подбородка. Таким образом, ее лицо было скрыто от взглядов маркиза еще лучше, чем накануне, и она подумала, как пока все складывается удачно.
Иногда ей казалось, что все происходящее это не реальность, а какой-то странный сон, но обручальное кольцо на руке говорило об обратном.
Миновав извилистые дороги в окрестностях Кале, они выехали на прямую дорогу, ведущую в Париж.
Первые два часа кони неслись словно ветер.
Потом происходила такая же смена лошадей, что и накануне.
В полдень был легкий обед, с которым маркиз расправился еще до того, как Рокуэйна сошла вниз. На почтовых станциях, где они меняли лошадей, подавали шампанское и восхитительную булочку или пирожное, которое таяло во рту.
Когда они добрались до пригорода Парижа и Рокуэйна увидела первые высокие дома с серыми жалюзи, девушка поняла, как она устала.
Рокуэйна решила, что сегодняшний вечер не годится для признания и разговора. Она так устала, что даже не могла бы найти нужных слов, и, пожалуй, если бы маркиз рассердился, она просто разрыдалась бы.
«Нет, сегодня я не скажу ему ничего, потому что он бессердечный человек. Ведь он мог бы по крайней мере притвориться, что питает хоть симпатию к той женщине, с которой связал свою жизнь. Но нет, все было сделано в спешке, в высшей степени оскорбительно. Разве можно быть таким бесчеловечным, эгоистичным и поистине жестоким?» — думала Рокуэйна.
Девушка исполнилась решимости высказать ему все, если он будет обвинять ее в обмане.
Но только не сегодня. В этот день ее нервы не выдержат.
Они ехали по узким извилистым улочкам, затем по более широким, и девушка поняла, что центр города близко.
Маркиз остановил фаэтон во дворе шикарного особняка, какого ей еще не приходилось видеть, вынул из кармана жилета золотые часы и удовлетворенно сказал:
— Одиннадцать часов десять минут! Каким-то чужим голосом, оттого что у нее пересохло во рту, девушка из любопытства спросила:
— А каков рекорд?
— Двенадцать часов!
Было ясно, что он весьма доволен собой. Выйдя из фаэтона, Рокуэйна почувствовала, что ноги ее не держат.
В холле ее приветствовал слуга в роскошной ливрее. Она догадалась, что это придворный камердинер.
Он повел ее по изящной лестнице с золочеными резными перилами, затем по коридору, стены которого были увешаны прекрасными картинами, и, наконец, открыл перед ней дверь в комнату, которая, по всей вероятности, была спальней.
— Это собственный дом маркиза? — спросила она.
— Его милость приобрел его три года назад у герцога де Гревиля, мадам, — сказал камердинер, — и теперь мы имеем честь служить милорду.
Опочивальня выглядела очень романтично: расписной потолок, верхняя часть стен — в золотисто-белых обоях, нижняя обита панелями, задрапированными шелковой тканью голубого цвета.
Рокуэйна решила, что это прекрасный фон для ее светлых волос.
В алькове спальни, под шелковым балдахином, размещалась огромная кровать с золоченой резьбой. Однако Рокуэйна так устала, что заснула бы сейчас не только на таком ложе, но и в стогу сена.
— Это ваша femme de chambre, Madame
[3]
, — сказал придворный камердинер.
Молодая женщина, которая развешивала в шкафу платья Кэролайн, повернулась и сделала реверанс.
— Ее зовут Мари, — продолжал он, — и я надеюсь, ваша милость будет ею довольна.
— Я в этом уверена, — ответила Рокуэйна. — Я очень устала, Мари, и хотела бы лечь спать.
Она сказала это по-французски, и Мари воскликнула:
— Миледи говорит на нашем языке, как парижанка!
— Merci, — поблагодарила Рокуэйна.
Она собиралась добавить, что наполовину француженка, но подумала, что, дойди такая информация до ушей маркиза, он несказанно удивится.
Вместо этого она сказала камердинеру:
— Будьте добры, передайте месье маркизу: я сожалею, что не смогу поужинать с ним, но путешествие было долгим и очень утомило меня.
— Я уверен, что месье маркиз поймет, — ответил камердинер.
Он вышел, и хотя Рокуэйна с удовольствием поболтала бы с Мари на языке своей матери, но от усталости она не могла произнести ни слова. Мари раздела ее, и Рокуэйна улеглась на райском ложе.
Она заснула в то же мгновение и уже не слышала, как камеристка вышла. Правда, позже ей показалось, что принесли ужин, но она лишь повернулась на другой бок и продолжала спать.
Когда на следующее утро Рокуэйна проснулась, она поняла, что уже не может вот так просто спрыгнуть с постели и раздвинуть шторы; нужно было позвонить в колокольчик, и вызвать камеристку, что она и сделала.
Через минуту появилась Мари.
Когда Мари подняла жалюзи и комнату залил солнечный свет, она показалась Рокуэйне еще прекраснее, чем вечером.
— Отдохнули, Madame? — спросила Мари.
— А сколько времени?
— Почти полдень, Madame. Рокуэйна рассмеялась.
— За всю жизнь я еще не спала так долго! Но тут же подумала, что за всю жизнь ей не доводилось совершать и такого изнурительного путешествия.
Но еще до путешествия она испытывала огромную нервную нагрузку с того дня, когда Кэролайн уехала в Лондон, а она дала согласие на безумное предложение Патрика — выйти замуж за маркиза.
Казалось просто невероятным, что все прошло, как они задумали. Теперь Кэролайн замужем и в безопасном месте, и сама Рокуэйна уже три дня как жена маркиза.
Мари принесла кофе. Облокотившись на подушку и отпивая его маленькими глотками, Рокуэйна поинтересовалась:
— А где Monsieur
[4]
?
— Месье маркиз уехал, мадам, и просил передать, что сможет вернуться лишь к вечеру.
Рокуэйна вовсе не удивилась и промолчала, а Мари продолжала:
— Месье предположил, что мадам захочет развлечься, поэтому экипаж в вашем распоряжении, мадам.