Полный газ - читать онлайн книгу. Автор: Джо Хилл cтр.№ 77

Мне часто думалось, что горло у нее такое же прохладное, как белый мраморный алтарь у нас в церкви; и, как к алтарю, хотелось прижаться к нему лбом. А голос, что рождался в этом горле, был так чист, и тверд, и нежен, что я непременно полюбил бы книги, если бы Литодора читала мне перед сном.

Я знал каждую ступень на лестнице между Сулле-Скале и Позитано – все долгие пролеты между ущельями, все места, где лестница ныряет в известняковые проходы, прорубленные в скале. Знал и сады, и развалины заброшенной целлюлозной фабрики, и водопады, и зеленые озерца. Даже во сне я мерил шагами ступени, высеченные в горе, – вверх, вниз, вверх, вниз.

Дорога, которой чаще всего ходили мы с отцом, вела мимо ворот, выкрашенных красным; за ними начиналась крутая лестница, ведущая вниз. Я считал, что это спуск к чьей-то вилле, и не обращал на него внимания; но однажды, поднимаясь с тяжелым грузом мрамора, остановился передохнуть у ворот, облокотился на них – и ворота вдруг растворились.

Отец был еще далеко, ступенях в тридцати. Я шагнул за ворота, чтобы взглянуть, куда ведет эта лестница. И не увидел ни виллы, ни виноградника – только ступени, уходящие вниз, вниз, по самому крутому из доселе виденных мною склонов.

– Отец! – окликнул я, когда он подошел ближе и стали слышны его звучные шаги по камням и шумное дыхание. – Ты хоть раз спускался по этим ступеням?

Увидав, что я стою за воротами, он побледнел и схватил меня за плечо. Вытащил назад, на главную лестницу, и вскричал:

– Как ты открыл ворота?

– Они уже были открыты, – ответил я. – Куда ведут эти ступени? Кажется, они спускаются до самого подножия горы.

– И еще ниже! – перекрестившись, проговорил отец. И повторил: – Эти ворота всегда заперты!

Он смотрел на меня, выпучив глаза. Никогда я не видел у своего отца такого взгляда; никогда не думал увидеть, что отец боится меня.

Литодора, когда я рассказал ей об этом, рассмеялась и сказала, что отец мой стар и суеверен. Сказала: в самом деле, есть предание, что ступени за крашеными воротами ведут прямиком в ад. Я бывал в горах в тысячу раз чаще ее – и спросил, почему же она знает это предание, а я никогда о нем не слышал?

Она отвечала: старики об этом помалкивают, но эта легенда записана в истории нашего края. Если бы я прочел хоть что-нибудь из школьной программы, то узнал бы сам. Я отвечал: в одной комнате с тобой я не могу сосредоточиться на книгах. Она рассмеялась, но отшатнулась, когда я протянул руку к ее горлу.

Рука моя соскользнула и легла ей на грудь. Литодора рассердилась. «Сначала руки вымой!» – сказала мне она.

Мне было не больше двадцати, когда отец покинул этот мир. Он спускался по ступеням с грузом глиняной черепицы. Вдруг под ноги ему бросился бродячий кот. Чтобы не наступить на кота, отец шагнул в сторону – пролетел пятьдесят футов и окончил свой путь, пронзенный насквозь верхушкой сосны.

После смерти отца я нашел лучшее, более доходное применение своей широкой спине и неутомимым ослиным ногам: нанялся к дону Карлотта, хозяину прославленного виноградника на прохладных террасах близ Сулле-Скале.

Его вино носил вниз – восемьсот двадцать ступеней до Позитано – и продавал одному богатому сарацину, по слухам, арабскому князьку. Был он молод, и тонок, и черен лицом, и на нашем языке говорил лучше меня самого. Ученый был человек, всякую грамоту умел разбирать: и нотную, и звездную, и карты понимал, и секстант.

Однажды, спускаясь по кирпичному пролету с вином дона Карлотта на плечах, я споткнулся, лямка соскользнула с плеча, тюк ударился об утес, и одна бутылка разбилась. Я пришел на причал к сарацину и рассказал, что случилось. А он отвечал: «Надеюсь, ты ее просто выпил! Одна такая бутылка стоит твоего месячного заработка, так что, считай, за сегодняшний труд ты получил плату с лихвой!» И засмеялся – блеснули белые зубы на черном лице.

Когда он смеялся надо мной, я был трезв, но скоро напился. Не красным горным вином дона Карлотта, сладким, с едва уловимой горчинкой, а самым дешевым кьянти в нашей таверне, вместе с дружками-безработными.

Когда стемнело, пришла Литодора и встала надо мной. Черные волосы обрамляли ее белое лицо, и на этом прекрасном лице я читал любовь и осуждение. Она сказала, что принесла серебро, которое я заработал сегодня. И еще: она, мол, сказала своему другу Ахмеду, что он напрасно оскорбил честного человека, что весь род мой издавна кормился не ложью, а тяжелой работой, и ему повезло, что я только…

– Ты назвала его «другом»? – переспросил я. – Эту обезьяну из пустыни, язычника, что не ведает о Господе Христе?

Стыд охватил меня от взгляда Литодоры. И еще больший стыд обжег, когда она положила передо мной серебряную монету.

– Это тебе пригодится, а я – навряд ли, – произнесла она и пошла прочь.

Я почти вскочил, готовый бежать за ней. Почти. Ибо в этот миг услышал голос одного из моих собутыльников:

– А ты слыхал, что этот сарацин подарил твоей двоюродной сестре серебряный браслет с колокольчиками, какие носят на ноге? Украшение для рабыни! Должно быть, у них в Аравии такие штучки дарят каждой новой шлюхе в гареме!

Я вскочил на ноги, опрокинув стул. Схватил его за горло и закричал:

– Лжешь! Ее отец ни за что не позволил бы ей принять такой подарок от безбожного арапа!

Тут вступил другой мой собутыльник:

– Разве ты не слыхал? Ведь этот арабский купец больше не безбожник. Литодора научила Ахмеда читать по-нашему – научила по Библии, и теперь он говорит, что просвещен светом Христовым, и подарил ей браслет с ведома ее отца и матери, в благодарность за то, что Литодора преподала ему учение об Отце, иже на небеси.

А первый, откашлявшись, добавил:

– Разве не знаешь? Каждую ночь Литодора тайком спускается по ступеням, чтобы встретиться с ним в каком-нибудь укромном месте – в пустой пастушьей хижине, или в пещере, или на заброшенной целлюлозной фабрике, или у водопада, сверкающего под луной, словно жидкое серебро. И во всех этих местах Ахмед становится самым настойчивым и требовательным учителем, а Литодора – его покорной ученицей.

Он всегда приходит первым. Она взбирается по ступеням в темноте, и браслет на ноге у нее тоненько звенит. По этому звуку Ахмед узнает, что она рядом, и зажигает свечу, освещая путь туда, где пройдет их очередной урок.

Ох, как же я тогда напился.

К дому Литодоры я пошел, понятия не имея, что буду делать, когда туда войду. Наконец решил обойти дом кругом и кинуть пару камешков в окно, чтобы она проснулась и выглянула ко мне. Но, пробираясь задворками ее дома, вдруг услышал над головой тонкий серебряный звон.

Она уже вышла и поднималась по горе вверх. Я видел, как развевается вокруг ее бедер белое платье; видел, как сверкает в свете луны серебряный браслет на ноге.

Сердце у меня застучало, словно бочка покатилась по ступеням вниз: «Бум, бум, бум, бум!» Никто у нас не знал гор лучше меня; и я бросился наверх другим путем, чтобы ее опередить. Я взобрался по крутому склону, грязному и почти непроходимому, и снова оказался на большой дороге, ведущей в Сулле-Скале. Со мной была серебряная монета, что дал Литодоре сарацинский князек, – та самая монета, что бросил он ей, когда она опозорила меня, придя к нему умолять отдать мне, как милостыню, мой честный заработок.