Странно.
Но на рынке была не только рыба. Отдельно продавали пёструю ремесленной работы одежду и обувь, рядом какую-то утварь (среди горшков из глины и грубых металлических котлов вызывающе поблёскивали стальные сковороды и кастрюли в пластиковой упаковке). А ещё там был небольшой помост, у которого толпились зеваки. На помосте стояло несколько человек.
– Мне это не нравится, – сказал Эрик.
Нотти, закусив губу, кивнула.
– Эй, вылезай, должники! – окликнул их Гунар, выбираясь из кабины.
– Долг платежом красен! – поддержал его Херли. И с надеждой добавил: – А то, может, в младшие жёны?
Эрик и Нотти выпрыгнули из кузова, обменявшись на прощание взглядами с дельфином. Тот не выглядел напуганным, видать, и впрямь ему грозила лишь недолгая служба в море. Да и при таком морском изобилии кто станет есть невкусное, пропахшее рыбой мясо?
– Вы нас в рабство, что ли, продать собираетесь? – кисло спросил Эрик.
– Дурное говоришь, – нахмурился Гунар. – Что ж мы, дикари дикие?
– Только страхолюды страхолюдные живых людей в рабство берут, – поддержал Херли. – Обижаешь!
– Будешь работником наёмным, – пояснил Гунар, крепко хлопнув Эрика по плечу. – Кто возьмёт, того и будешь. А живёшь свободно, вон там, на берегу, бараки для работников, видишь? Плата за тебя нам с братом пойдёт, а тебе жильё, пропитание, одёжка. По праздникам – пиво, в ярмарочные дни отдыхаешь или веселишься. Никакого рабства. Только уходить без разрешения нельзя.
Эрик с любопытством посмотрел на Херли. Станет ли тот повторять длинную тираду и как выкрутится, с чего начнёт?
Херли откашлялся и коротко произнёс:
– Всё тебе брат сказал, нечего попусту лясы точить. Идём.
Вместе с братьями они подошли к помосту. Там как раз продавали… ну, то есть нанимали на работу белокурую женщину с ребёнком. С точки зрения Эрика женщина была старой, лет тридцати или сорока, кто их там разберёт, а девчонка – малявкой лет десяти.
– Нанимаются на работу красавица Элиза и её сестрёнка Аня, – зычно объявил с помоста крупный светловолосый парень. – Явились к нам из северных краёв, обычаев не знают, говорят плохо, пристанища не имеют. Вот, посмотрите сами – волосы белые, фигура точёная, улыбка милая! А сестрёнка хоть и мала, но петь-плясать мастерица, может грибы-ягоды собирать.
Народ оживился. Элизу наперебой принялись звать в жёны – вторые, первые, единственные и на всю жизнь. Обещали любить, баловать, а сестрёнку за свою сестру признать и не обижать.
Эрик хмыкнул, покосился на Нотти. Понятное дело, чего этим диковатым викингам нужно в первую очередь… Нотти, однако, смотрела на происходящее спокойно, без испуга.
Торги кончились неожиданно. Внезапно к помосту вышел старик в одежде из полосок разноцветной кожи и посохом в руке. Все сразу примолкли. Старик молча смотрел на белокурую Элизу, та на него. Потом вдруг женщина подняла руку и сказала:
– К нему пойду.
– Жена мне не нужна, – проскрипел старик. – Ученица нужна. В тебе силу чувствую. В сестре твоей – нет.
– Она нам и убраться поможет, и суп сварит, – холодно ответила женщина. – Без неё не пойду.
– Хорошо, – старик повернулся и побрёл сквозь толпу. Женщина, держа за руку сестру, величаво спустилась с помоста и двинулась следом.
– Что, и всё? – поразился Эрик.
– Кто ж с колдуном спорить станет? – удивился Гунар. – Да и в женщине сила живёт. Большая удача, если такая с нами останется!
– Хорошее дело, когда колдунов много, – поддержал Херли. – Никто колдуну слова против не скажет!
Эрик вопросительно глянул на Нотти. Та поняла, подняла руку – над ней закрутился маленький воздушный вихрь. Нотти сказала:
– Я и сама колдую!
Гунар рассмеялся, Херли его поддержал.
– Так-то любой может! А паруса лодке наполнишь, чтоб неслась по волнам? Овраг камнями засыплешь? В медведя оборотишься? – братья заговорили наперебой, даже не разделить. – Руду дыханием расплавишь? Ногу оторванную на место приделаешь?
Нотти растерянно заморгала и опустила руку. Едва мелькнувшая у Эрика надежда погасла.
– Малое волшебство, оно каждому дано, – с ноткой сочувствия сказал Гунар. – Полезайте на помост.
– С невеликой силы пользы нет, – добавил Херли. Поднял с земли камешек и раздробил пальцами в пыль. – Малая сила плату берёт большую, чем пользу приносит. А вот руками и головой работать не каждый умеет.
* * *
Грузовичок их так и стоял у тротуара. В прицепе – чучела дракона и единорога. Очень похожие, кстати.
Миры смешивались, сливались, перетекали друг в друга.
– Тэль, а что это был за фокус с милиционером? Мы разве можем вот так договориться с Прирождёнными?
– Это были не Прирождённые, милый. Дерево в лесу – они. А это – уже нет. С их участием, но не они. Сейчас поняла окончательно. Изначальных можно взять только чистой силой. А здесь я уже играла по правилам. Правила – это Изнанка.
– Это не настоящая Изнанка, Тэль. Похожа, очень, но не настоящая.
– Тогда поехали, – тихонько сказала жена.
Грузовичок за время их отсутствия словно ещё больше «обреалился», как сказал бы Сева. На гладкой поверхности чёрного руля появились потёртости и трещинки, внизу, возле педалей, скопилась земля. На рычаге переключения скоростей, под овальной бульбой, облупилась краска. И запах пришёл – масла, бензина, синтетики. Появилась кнопка стартёра, возник и замок зажигания.
– Молодец, Тэль!..
– Это не я. Это не я, Виктор!..
– А кто ж тогда?
– Не знаю, – Тэль сделалась бледна. – Сама эта реальность дополняет, похоже.
– Реальность? Не ты?
Тэль закатила глаза.
– Поехали. Пожалуйста.
Тронулись. Улица оживала, словно только и ждала, пока захлопнутся двери их кабины. Высыпала из дворов детвора, появились озабоченные взрослые. Вывернул из-за угла пухловато-округлый автобус, блеснул стёклами, как в детстве, когда ждали с бабой Верой приезда мамы из Москвы.
Городок словно сбросил тягостное проклятие.
Тэль, непривычно бледная, забилась в угол кабины.
– Это не наше… и не с Изнанки… и не от Изначальных…
– Это именно с Изнанки. – Виктор крутанул баранку, заворачивая, потому что впереди замелькали уже низенькие домишки под сиротски-серыми тесовыми крышами, окружённые пеной садов; близилась окраина.
– Сюда? – Молчание. – Сюда править, Тэль? Ты откроешь Путь?
– О-останови…
Он ударил по тормозам. Тэль распахнула дверцу, сломалась, перегнулась с сиденья: тонкая, худенькая, словно пичужка. Её рвало.