Они сидят… Шельда кладет голову ему на плечо.
— Ты говорил, у тебя есть знакомый мастер в Тирре? Мебельщик.
— Да, — говорит Эван. — Я отведу парня туда.
Берет ее за руку, гладит пальцы.
Отведет. Отдаст с рук на руки. Если они оба выберутся из этой истории живыми. Этого он не говорит, но Шельда и сама понимает. И сейчас она здесь — потому что тревога не дает ей спать.
— Ты говорил, Тьяден способный мальчик…
Ей хочется поговорить.
— Да, — отвечает Эван, кладет ее ладонь на свою, накрывает другой. — Думаю, из него выйдет толк.
Не такой уж и мальчик. Когда кругом война — дети быстро взрослеют.
Пальцы Шельды чуть подрагивают. Холодные…
— Замерзла? — говорит он. — Сейчас…
Пытается снять куртку, отдать ей.
— Не так, — говорит Шельда. Пододвигается ближе к нему, прижимается, давая возможность укрыть и ее тоже.
— Тогда уж на колени ко мне залезай, — Эван улыбается.
И Шельда не заставляет себя уговаривать. Возможно, это последняя передышка, последняя ночь нормальной человеческой жизни для них.
— А что будешь делать ты? — спрашивает она. — Вернешься домой?
— У меня больше нет дома. Я умер для всех, меня никто не ждет. Возможно, я вернусь… как-нибудь потом. Но сейчас лучше не делать этого.
— Останешься в Тирре? — говорит Шельда. — С Тьяденом? Если ты останешься там, я смогу найти тебя, когда все закончится.
— Зачем? — тихо говорит он.
Шельда вздыхает, прижимается к нему крепче.
— Я не хочу тебя терять, — и трется о него щекой. — Наверно, мне очень важно понимать, что есть люди, за которых я должна сражаться. Не люди в принципе, а кто-то лично, кто-то свой… Кто мне дорог. Люди, к которым я хочу вернуться. У меня больше никого нет, только ты и Тьяден… Очень важно ведь, когда есть к кому возвращаться? Правда?
— Правда, — говорит он, гладит ее по плечу, касается губами волос.
Он взрослый сильный мужик, солдат, и такие слова немного странно слышать от хрупкой девушки. Словно они поменялись ролями. Он сам говорил что-то такое жене…
Но все это так.
И оба они одинаково одиноки… несмотря ни на что.
— Я буду ждать тебя, — говорит Эван. — Я буду молиться и ждать. У тебя все получится. Ты очень сильная…
Изо всех сил пытается улыбнуться.
* * *
— Будет больно, — говорит Хёнрир. — Если хочешь, можешь сесть, или держаться за что-то. Я буду рвать нити по одной.
Эван кивает. Строить из себя крутого парня, которому все нипочем — нет никакого смысла. Перед кем? Ему давно уже все равно…
— На землю сесть? — спрашивает он.
— Можешь на землю, — соглашается Хёнрир.
— А им? — Эван кивает на своих людей.
— Им не обязательно. Их я дерну только один раз, свалятся, так свалятся. Могут тоже сесть, если хотят.
Хёнрир сосредоточен. Он словно приглядывается, прощупывает, что-то пробует. Эван чувствует, как синий камешек у него в груди начинает зудеть и покалывать. Или это только кажется?
Эван сказал своим людям, что освободят всех. Соврал. Но иначе, как привести их сюда? Силой? У него больше нет сил тащить их. Да и какая разница? Так хоть последнюю ночь они спали спокойно, не думая, что умрут. Лучше не знать. Сожалений нет.
Где-то на краю сознания бьется мысль, что, возможно, ему врут тоже. Никто не станет освобождать его. Пока он был нужен Хёнриру, ему обещали… теперь нет. Зачем отпускать? Твари Леса всегда голодны, а Хёнриру нужно выгадать время.
Эван садится.
Шельда подходит и тоже садится рядом, обнимая его.
Ладно… в ее объятьях можно и умереть, не страшно.
— Начнем, — говорит Хёнрир.
По одному. Тарин — тот, что первый вызвался помогать с кострами и тварями. Сейчас Хёнрир освободит его.
Эти действия с магией не увидеть глазами, кажется, лесной лорд не делает ничего.
Но что-то вдруг невыносимо натягивается, где-то на пределе, до звона в ушах. Хочется зажмуриться. Сердце и легкие вдруг словно стискивает невидимая рука. Тянет… Так, что Эван не в силах даже вздохнуть, хватает воздух…
Где-то, почти на краю сознания, он слышит, как хрипло кричит Тарин.
На какое-то мгновение напряжение почти невозможно, темнеет в глазах.
И вдруг что-то рвется. Разом отпускает. Эван дергается назад, почти падает, но успевает опереться на руку. Сердце колотится. И такая слабость наваливается разом…
Один. Их еще девятнадцать. А потом сам Эван. Шельда говорила, с ним самим будет сложнее всего, камешек глубоко пустил корни, которые оплели ребра и легкие. Шельда попытается отцепить помягче, но что-то придется выдирать прямо так…
Корни камня как нити Леса.
Ну, а чего он хотел?
Переживет как-нибудь. Шельда говорит, он выживет.
Тарин стоит на коленях рядом, пошатываясь, на его губах кровавая пена.
— Шельда, — Хёнрир делает ей знак.
Она поможет.
— Свободен, — сухо говорит Тарину Хёнрир. — Смотри, только без глупостей. Я могу достать и разорвать тебя на части даже за несколько миль. Понял? Считай, что тебе крупно повезло. Давай, следующий.
Его отпускают.
И все повторяется.
И снова.
После третьего раза Эвана рвет, сначала кажется — кровью, но нет, только желчь, спазмы в желудке. И невыносимо кружится голова.
Шельда сидит рядом, обнимает, гладит его по волосам. «Еще немного, потерпи». Потерпит, куда он денется.
Десять…
Когда первая десятка подходит к концу, Эван даже рад, что так. Сейчас ему все равно, что будет с остальными, как они на него посмотрят. И ему самому не нужно смотреть им в глаза… у него просто перед глазами плывет. Мукам совести и сомнениям его не достать.
Остальных заберет Лес и Хёнрир.
Это дается даже проще, потому что теперь Хёнрир не церемонится и выдирает нити быстро. А потом опутывает своими, как паук добычу. Эван, конечно, не видит магии, но он видит, как люди сначала дергаются, потом застывают на месте, как у них стекленеют глаза. Они уже мертвы. Десять пленников, идущие на корм тварям.
— Теперь ты, — говорит он Эвану. — Снимай рубашку и ложись на спину.
Эван не спрашивает зачем. Камень нужно вырезать, он вживлен в кость…
От камня тянется тонкая нить в Йорлинг, и, вытащив камень, Хёнрир подаст по этой нити сигнал, что жертва принята и договор исполнен. Что все кончено.