Оливия подходит и садится рядом.
Видно, что он едва справляется с желанием сбежать.
Он слишком устал, у него не осталось сил еще и на выяснения отношений с женой. Даже не физических, душевных сил нет на это.
Тогда она просто обнимает его.
Он напрягается в ее руках. Замирает. Словно перестает дышать. Смотрит в сторону.
— Ты сомневаешься во мне? — тихо-тихо спрашивает Оливия.
Он дергает головой — «нет».
Не признается.
Сомневается. Его и так предавали столько раз, и близкие люди, что не сомневаться невозможно. Она ничем не лучше других.
— Я с тобой, — тихо говорит Оливия. Даже не «я люблю тебя», а «я с тобой». Сейчас это важнее. Обнимает крепче, утыкается носом ему в плечо.
Чувствует его глубокий, чуть судорожный вдох. И выдох. Он немного расслабляется.
— Я понимаю, что должна что-то сказать, но не знаю что, — Оливия обнимает его, и подступают слезы. — Я не понимаю, как это вышло, и что сделала не так, или не сделала… Не понимаю. Даже подумать не могла… Я неправильно вела себя с Юном? Или с тобой… Сиг, я люблю тебя. Я не знаю… Сиг… посмотри на меня.
Она теряется. У нее совсем нет опыта в таких вещах. Как вести себя с мужчинами, что говорить… думала, что все хорошо, но выходит…
Он поворачивается к ней.
И все же, его глаза чуть теплеют.
— Не надо ничего говорить.
Она дотрагивается ладонью до его щеки, гладит пальцами, по колючей щетине, по старой полоске шрама… Так вышло, что нет у нее никого ближе. Как ей быть?
— Мой Сигваль, — медленно и тихо говорит она. — Ты устал, да?
— Да, — соглашается он.
А потом осторожно затаскивает ее к себе на колени, обнимает, и выдыхает, наконец.
— Я тебя никому не отдам, Лив.
И улыбается. Пока еще не очень уверенно, но все равно улыбается ей. Почти на одном усилии воли. Но не отдаст.
— Балбес, — она невольно улыбается в ответ. — Куда же я могу деться от тебя? Таких, как ты, больше не бывает.
Целует его.
И рушится эта стена.
Так хорошо. Все…
Волосы у него на затылке жесткие, и топорщатся. Оливия зарывается в них пальцами.
— Даже если меня вечно нет рядом? — спрашивает он, трется щекой о ее подбородок. Щекотно.
— Даже если тебя вечно нет рядом. Когда тебя нет рядом, Сиг, я очень волнуюсь за тебя.
И вдох-выдох, ровно и глубоко. Все хорошо.
Они вместе сейчас. А все остальное подождет, это не важно. Потом… Все остальное — потом. Никто не встанет между ними.
Сигваль заваливается на спину, увлекая Оливию за собой, переворачивается, подхватывая, и укладывая ее дальше, вглубь кровати. И сам почти ложится на нее, чуть опираясь на локти. Так, словно лишний раз давая понять — он ее никуда не отпустит и не отдаст.
— Я знаю отличный способ расслабиться после тяжелого дня, — с видом заговорщика предлагает он.
— Я думала, ты устал?
Он фыркает.
— Ну… да. Но должен же я доказать тебе, что ты сделала правильный выбор, — ухмыляется. — Мы быстренько. А потом можно спать. Я уже разобрался с делами на сегодня.
Его пальцы под ее платьем, и отказаться — никаких шансов. Да и какая глупость — отказываться.
Быстро. Не раздеваясь. Только задрав юбку, расстегнув штаны. Резко. Оливия и опомниться не успевает, как он уже в ней. Она не готова так сразу, чуть вскрикивает, закусив губу. У него раздуваются ноздри. Словно он и правда хочет что-то доказать… ей или себе? Утвердить свои права на нее. Держит ее крепко. На какое-то мгновение она даже почти пугается, что…
Не успевает испугаться.
Он целует ее. Так же настойчиво и горячо. Безумно горячо. Словно в последний раз. Отчаянно. И она… До дрожи… Все. Весь мир исчезает. Она обнимает его руками, ногами, пытаясь быть еще ближе… Одежда мешает… но сейчас даже это уже не важно. Он ей нужен. Прямо сейчас, и она тоже не готова ждать. Ее Сигваль. Еще… Невыносимо представить, что можно его потерять.
Не отдать никому…
Она стонет и выгибается в его руках.
Быстро, резко, и без всяких сомнений. Именно так.
49. Оливия, весь твой
У него на плече огромный черный синяк, аж смотреть страшно. Там где смяло кирасу. Камнем. Он говорит — камнем задело, когда они лезли. Леннарту повезло меньше, ему большим и в голову, Сигвалю поменьше и в плечо. И на другой руке еще синяк… Потеки смолы прожгли поддоспешник у локтя, и рубашку насквозь, не сильно, мелкими дырами, но прилипло… от кожи он отдирал это с треском, едва ли не с кровью, стиснув зубы.
Война. Обычное дело — Сигваль отмахнулся только. Ничего страшного. Он жив, руки-ноги на месте, а синяки — не в счет.
Всю ночь он обнимал Оливию во сне. И никуда от него не деться.
Стоило ей чуть отодвинуться, лечь поудобнее, как он тут же, даже не просыпаясь, сгребал ее в охапку, пододвигая к себе. Это было смешно и трогательно, хоть и не удобно. А просыпаясь — он отпускал, давая свободы… но засыпая — тянулся к ней снова.
Оливия почти не спала. Сложно сказать, что мешало. Не спалось просто. Она тихо лежала, пригревшись и расслабившись в руках Сигваля, слушая его дыхание, слушая, как бьется его сердце. Иногда он хмурился, вздрагивал во сне, тогда она осторожно гладила его по плечу или по груди, «ш-шш», и он успокаивался.
Она уснула только под утро, когда небо уже начинало сереть.
Но с первыми лучами солнца проснулся Сигваль. Попробуй, поспи с ним.
Нет, поначалу он честно старался лежать тихо и не будить, Оливия чувствовала это сквозь сон, чувствовала, как он на нее смотрит, как осторожно-осторожно, обняв, гладит ее живот. У него теплые руки…
Когда ее целуют в плечико, Оливия не выдерживает. Поворачивается к нему, открывает глаза.
— Я мешаю тебе спать, да? — у него такое виноватое и, в то же время, довольное лицо.
— Мешаешь. Я всю ночь не могла уснуть…
Она ворчит, конечно, только в шутку. Улыбается. Невозможно не улыбаться, глядя на него.
— А я, как назло, выспался.
Его пальцы под одеялом гладят ее живот, и бедро, нежно так… и с внутренней стороны, между ног. Он чуть пододвигает ее к себе, и обхватывает ее ноги своей, пододвигает тоже.
— Чего тебе не спалось? — говорит он. — Я храпел, да?
Она фыркает.
— Хуже! Ты всю ночь лез обниматься.
Он ржет.
— Прости.
Но никакого раскаянья.