Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго» - читать онлайн книгу. Автор: Лара Прескотт cтр.№ 3

В то время, когда мужчины вошли в квартиру, моя мама была в ванной. Она вышла в халате, ее лицо порозовело, а волосы были мокрыми.

– Я же тебе говорила, что все так и будет. Я предупреждала о том, что они придут.

Мужчины просматривали письма, которые мне писал Борис, мои записи, вырезки из журналов и газет, книги, списки покупок, сделанные перед походом в магазин.

– Ольга, я говорила, что из-за него у тебя будут одни проблемы.

Я замерла. К реальности меня вернул плач детей. Дверь за нами захлопнулась, но их крики и плач стали только громче.

Машина два раза повернула налево, потом направо. Потом еще раз направо. Мне не надо было смотреть в окно, чтобы понять, куда меня везут. Я сказала одному из мужчин, пахнувшему капустой и жареным луком, что мне дурно, и он приоткрыл окно машины. Несмотря на поток свежего воздуха, мне не становилось лучше, и, когда в окне появилось большое желтое здание, рвотные позывы стали еще сильнее.

Еще ребенком меня научили задерживать дыхание и ни о чем не думать, проходя мимо здания на Лубянке. Говорили, что на Лубянке умеют читать антисоветские мысли. В то время я и понятия не имела, что такое антисоветские мысли.

Машина сделала круг на площади вокруг памятника и через ворота въехала во внутренний двор. Я почувствовала привкус желчи во рту и быстро сглотнула. Сидевшие со мной рядом мужчины отодвинулись от меня как можно дальше.

– Какое самое высокое здание в Москве? – спросил пахнувший луком и капустой оперативник, открывая дверцу. Я не смогла сдержаться, наклонилась, и меня вырвало на булыжники внутреннего двора яичницей, которую я съела за завтраком. Струя рвоты чуть было не попала на его нечищеные ботинки. «Конечно, это Лубянка. Говорят, что из ее подвалов можно увидеть всю Сибирь».

Второй мужчина рассмеялся и потушил сигарету о подошву ботинка.

Я два раза сплюнула и вытерла рот тыльной частью ладони.

Войдя в большое здание желтого цвета, мужчины в черном передали меня двум женщинам в форме, предварительно посмотрев на меня так, будто я должна была быть благодарна за то, что не они будут отводить меня в камеру. Крупная женщина с еле заметными усиками на верхней губе сидела на деревянном стуле в углу, а женщина поменьше ростом попросила меня раздеться, таким мягким голосом, каким обращаются к ребенку с просьбой сходить в туалет. Я сняла пиджак, платье, обувь и встала перед ними в нижнем белье телесного цвета. Женщина небольшого роста внимательно рассмотрела мои кольца и часы. Она бросила часы и кольца в металлический ящик со звуком, отразившимся эхом от бетонных стен, и жестом приказала мне снять бюстгальтер. Я отказалась, скрестив руки на груди.

Я сняла бюстгальтер, и холодный воздух ударил мне в грудь. Они внимательно и критично осмотрели мое тело. Даже в таких ситуациях женщины оценивают друг друга.

– Ты беременна? – Спросила крупная женщина.

– Да, – ответила я, в первый раз признав вслух, что это так.

Последний раз мы с Борисом занимались любовью спустя неделю после того, как он в третий раз пытался со мной расстаться.

– Все кончено, – сказал он, – мы должны это прекратить.

Я была причиной его боли. Я разрушала его семью. Он сказал мне все это, когда мы шли по переулку в районе Арбата. Я упала рядом со входом в булочную, он попытался помочь мне встать на ноги, но я закричала, чтобы он меня не трогал и оставил в покое. Прохожие останавливались и смотрели на эту сцену.

Спустя неделю Борис пришел ко мне домой. Он принес подарок – роскошное японское платье, которое сестры купили ему в Лондоне.

– Примерь его, – умолял он.

Я зашла за ширму и надела платье. Ткань была жесткой, топорщилась на животе, размер платья был явно не мой. Оно было велико, наверное, он сказал сестрам, что оно предназначалось его жене. Мне платье не понравилось, и я сказала ему об этом прямо. Он рассмеялся.

– Тогда снимай, – попросил он. Я так и сделала.

Спустя месяц кожу начало покалывать, словно я погружалась в горячую ванну в холодной комнате. Я уже знала, что значит это покалывание. У меня было что-то подобное перед рождением Иры и Мити. Я была беременна.

– В ближайшее время тебя осмотрит доктор, – сказала тюремщица пониже ростом.

Меня обыскали, отняли все вещи, выдали серый балахон и тапки на два размера больше, после чего отвели в камеру с бетонными стенами, в которой лежал коврик и стояло ведро.

В этой камере меня продержали три дня. Два раза в день там давали кашу на прокисшем молоке. Приходил доктор и подтвердил то, что я уже знала. Я должна была оградить растущего во мне ребенка от ужасов, которые, как я слышала, происходили с другими женщинами в этих камерах.

Через три дня меня перевели в другую камеру. Это была комната с цементными стенами, в которой находилось четырнадцать женщин-заключенных. Мне указали на кровать, представлявшую собой прикрученную к полу металлическую раму. Как только за вертухаями закрылась дверь, я сразу прилегла.

– Сейчас нельзя спать, – сообщила мне молодая женщина на соседней койке. У нее были худые руки с содранными локтями. – Сейчас придут и тебя разбудят. Днем запрещено спать, – она показала пальцем на флуоресцентные лампы на потолке.

– Тебе сильно повезет, если ночью ты поспишь хотя бы час, – сказала другая женщина. Она была немного похожа на первую, но гораздо старше. Я подумала о том, что эти женщины могут быть родственницами, или после пребывания в тюрьме в одинаковой одежде и в свете ярких ламп все становятся похожими друг на друга. – Потому что ночью нас уводят для того, чтобы… на разговорчик.

Женщина помоложе как-то странно посмотрела на женщину постарше.

– И что вы делаете вместо сна? – спросила я.

– Ждем.

– И играем в шахматы.

– В шахматы?

– Да, – ответила женщина, сидевшая за столом в другом углу комнаты, подняв в воздух сделанного из наперстка «слона». – Ты умеешь играть?

Я не умела играть в шахматы, но в течение следующего месяца научилась.

Каждая отсутствовала несколько часов и возвращалась молчаливая и с красными глазами. Я морально готовилась к тому, что меня вызовут на допрос, но все равно была очень удивлена, когда за мной пришли.

Меня разбудил стук деревянной дубинки по голому плечу.