Пора собираться и ехать домой, но сначала — всё же задать еще один волнующий вопрос.
— Скажите, а мы… э-э… спали здесь? То есть — в одной постели?
— Извини, у меня только одна кровать. Но насчет спали — громко сказано. Потому что я, например, при всем желании не мог заснуть. Ты всю ночь пыхтела, как паровоз, каталась из стороны в сторону и забрасывала на меня ноги. Ах, да — еще несколько раз порывалась снять платье, потому что оно тебя душит, но сама не могла этого сделать, а я помочь не решился.
Я снова схватилась за голову:
— Ужас!
— Ладно, ты идешь в душ? — по-прежнему безразлично уточнил Денис Сергеевич.
Я кивнула, но тут у него зазвонил телефон — кто-то упорно хотел Морозова в это утро. Он ответил — я лишь успела заметить, что голос в трубке — женский, потому что потом Денис Сергеевич ушел в другую комнату. Интересно, после той истории у него что-нибудь завязалось с Бесединой? Хотя почему мне это должно быть интересно — пускай он хоть весь факультет пере…
Я зачем-то пересела в кресло, где только что сидел этот ледяной человек. Кресло было на удивление теплым. Потом мне стало скучно, я подошла к окну и начала разглядывать прохожих.
И всё-таки — сколько можно разговаривать? Я сейчас уйду. Честное слово, молча соберу вещи и уйду, а он — пускай трындит хоть до вечера. Не нужны мне ни завтрак его, ни душ. Или подождать?
Я опять присела в кресло и погрузилась в тягостные мысли.
— Ну что, идем?
Неужели? Наконец-то изволил освободиться! Я кивнула, вышла в коридор и пошла вслед за Денисом Сергеевичем, но по пути вдруг увидела комнату с кодовым замком. Никогда не встречала подобного в квартирах. Несмотря на подавленное состояние, природное любопытство взяло верх — я остановилась.
— Ты чего? — он обернулся.
— Денис Сергеевич, а что там? — спросила я. И внезапно решила «пошутить». — Комната с плетками?
— С плетками? — он усмехнулся. — Виктооория… да ты что? Такие книги читаешь?
Я покраснела, а он продолжил:
— На самом деле, все намного хуже.
— Хуже? Боже, я теперь ночами спать не буду.
— Хочешь посмотреть?
— Еще бы!
Он подошел к этой двери, набрал код, распахнул ее и сказал:
— Ну, смотри!
Я зашла внутрь, и у меня глаза на лоб полезли.
ГЛАВА 17. ТАЙНАЯ КОМНАТА
Комната сверху донизу была забита книгами. То есть забита — даже не то слово — я в жизни такого в квартирах не видела! Там стояли огромные стеллажи — до самого потолка, как в библиотеках.
Я прошла вглубь, оглядываясь по сторонам, и вдруг увидела… увидела…
НЕУЖЕЛИ?
— Разворот фламандского черного часослова!
Лист иллюминированного Евангелия из Кентербери сразу же померк в моих глазах.
— Угу, — снова своим безразличным тоном подтвердил Морозов, и мне захотелось его убить. Как можно оставаться таким холодным, когда у тебя под носом подобное сокровище? Да я бы поселилась в этой комнате — не выходила бы отсюда до конца своих дней!
Я уставилась на разворот, не в силах отвести взгляда. Просто поверить не могла, что чудо было так близко, а я даже не догадывалась об этом.
— Могу я…? Можно мне его… потрогать? — наконец с трудом выдохнула я.
— Да, конечно, — он открыл стеллаж, достал манускрипт, отдал его мне и отошел в сторону.
Морозов, миленький, какой ты добрый, — век не забуду!
Правда, после этого я моментально забыла о существовании Дениса Сергеевича. Да и остального мира тоже. В благоговейном трепете я опустилась на колени, продолжая держать разворот в руках, но никак не решалась его потрогать. Потом все-таки прикоснулась — слегка, кончиками пальцев. Затем, войдя во вкус, начала его поглаживать и в то же время — внимательно рассматривать. Два листа были прикреплены к необычному переплету — кожаному, похожему на кожаную папку. От нее исходил невероятно дурманящий запах, и сочетание этого запаха с безумной радостью от прикосновений к мечте толкнуло меня на дикий поступок — я резко и совершенно неожиданно для себя наклонилась и провела языком по краю переплета — прямо на границе с листами.
Денис Сергеевич закашлялся. Трындееец! Я совсем забыла, что не одна. Повернув голову, я увидела, что Морозов смотрит на меня потемневшими и расширившимися (от ужаса?) глазами. Боже, что я наделала! Наверное, со стороны это выглядело кошмарно. И совершенно определенно указывало на то, что я в состоянии испортить ценную вещь.
— Вика, — спросил Морозов странным хриплым голосом, — что ты… делаешь?
— Аййй! Простите, Денис Сергеевич! Я его не повредила, совсем не повредила! — от страха, что у меня сейчас заберут манускрипт и выгонят из этой комнаты (когда я еще не всё успела рассмотреть) я заверещала на всю квартиру.
Но он, словно не слыша моих извинений, произнес:
— Отдай его мне.
Несмотря на тяжесть преступления, мне совсем не хотелось расставаться с драгоценным экспонатом, и я отступила назад, прижимая разворот к себе.
— Денис Сергеевич, с ним совсем-совсем ничего не случилось, клянусь!
— Вика, — он стал приближаться и опять повторил странным голосом:
— Отдай. Его. Мне.
Делать нечего, я протянула ему папку. Он задумчиво на нее посмотрел, а потом вдруг провел пальцем там, где все еще оставался влажный след.
— Вот видите, — сказала я, — с манускриптом всё в порядке! Пожалуйста, верните его — хоть на несколько минут! Честное слово, в жизни больше так не поступлю!
Морозов поднял глаза, и вид у него стал какой-то растерянный, если не сказать — потерянный. Он быстро сунул папку мне в руки и вдруг попятился назад, бормоча:
— Я… наверное, сначала я… схожу в душ, а потом — ты, — после этих слов он чуть ли не пулей вылетел из комнаты.
Я тоже растерялась и, выглянув в коридор, крикнула ему вслед:
— Вы что же — оставляете меня здесь одну? И можно смотреть, что угодно?
— Да! Делай, что хочешь, — донесся издалека его голос.
Ну и дела! Не знаю, что случилось с Морозовым, но я чуть с ума не сошла от счастья. Не выпуская из рук папку, я начала рассматривать книжные полки и поняла, что фламандский манускрипт был самым древним, но, скорее всего, не самым дорогим из всего, что здесь находилось. Тут было много первых или просто редких изданий самых разных книг — я о таком и мечтать не могла!
Интересно, возможно ли хоть что-нибудь выпросить почитать? И, кстати, где до сих пор хозяин этих сокровищ? Рассматривая книги, я потеряла счет времени — но, кажется, времени прошло немало.