— Ты… не спишь? — прошептала она.
— Разве я могу спать, когда так счастлив? — ответил граф.
— Я сделала тебя… счастливым?
— Ты знаешь, что это так, дорогая моя.
Он отвел рукой раскинувшиеся по ее плечам длинные светлые волосы и очень нежно поцеловал сначала глаза, потом лоб и маленькое ушко.
— Разве можно быть более очаровательной, более совершенной?
— Я не знала, что… любовь может быть столь… чудесной.
— Мне предстоит многому научить тебя, мое сокровище.
Он едва слышно вздохнул.
— Мы можем так много дать друг другу, что на это не хватило бы и тысячи лет.
— Я как раз подумала об этом, — сказала Мелита, — и мы… должны навсегда… сохранить наше счастье, не потерять его.
— Мы не сможем его потерять, — уверенно произнес он. — Я уже говорил, что ты — моя часть, мы нераздельны, наши тела и души слились в единое целое. Ничто нас не разлучит, и даже перед лицом смерти мы останемся вместе.
Почувствовав, что Мелита вздрогнула, он добавил:
— Забудь обо всем, что пугало тебя, по крайней мере на этот вечер. Завтра мы мужественно встретим все, что приготовит нам судьба, встретим с добротой и пониманием. А эта ночь — только наша!
Он поцеловал ее в губы и спросил:
— Чем бы ты хотела заняться в нашу первую брачную ночь, ma belle? He желаешь ли поехать потанцевать или послушать музыку?
Мелита взглянула на него испуганно, но тут же поняла, что граф подшучивает над ней.
— Нет… я хочу просто… побыть с тобой.
— Я тоже хотел именно этого, — улыбнулся граф, — и потому велел приготовить нам ужин, он скоро будет на столе. Я хочу провести с тобой долгую ночь, хотя она все равно пролетит слишком быстро, потому что мы будем любить друг друга.
Мелита вспыхнула и спрятала лицо на его плече.
— Ты… меня смущаешь, — прошептала она. Он взял Мелиту за подбородок и поднял к себе ее лицо.
— Ты похожа на бутон, раскрывающийся под лучами солнца. Моя любовь будет светить тебе всегда.
Она придвинулась к нему и спросила:
— Что мы сейчас будем делать?
— Мы поужинаем дома, — сказал он, — но не внизу, как обычно, а в будуаре — он рядом со спальней. Надеюсь, тебе понравится то, что ты там увидишь.
Он снова поцеловал ее.
— В шкафу ты найдешь нечто особенное. Я купил это вместе с подвенечным платьем и сейчас хочу, чтобы ты это надела.
— Это здесь… в этой комнате? — спросила Мелита.
— Теперь это твоя комната, любовь моя, — ответил граф. — Это самая главная комната в доме, и кому же еще она может принадлежать, как не графине?
— Но это звучит… так… непривычно для меня, — воспротивилась Мелита.
— Но теперь ты — моя графиня, моя жена, моя женщина — и моя любовь!
Проникновенность его голоса заставила ее вздрогнуть.
— Когда я увидел тебя под ветвями дерева любви, то понял, что либо буду обладать тобой, либо не захочу больше жить. Теперь ты моя, и я живу. Ты — это все, о чем я мечтал, к чему стремился, и теперь все мои надежды на будущее воплотились в одном маленьком человечке.
Мелита подняла глаза.
— Покидая Англию, — сказала она, — я не знала, что плыву к своему счастью… в рай… куда мало кому удается попасть на этом свете.
— Да, я хочу, чтобы ты чувствовала это: мы с тобой живем в раю — особенном, скрытом от посторонних глаз, потому что мы любим друг друга.
— Это… верно, — откликнулась Мелита, — и ничто в мире не может быть более прекрасным и более похожим на рай, чем Весонн.
Сказав это, она подумала, что мадам Буассе в таком случае — змей в садах Эдема! Но тут же напомнила себе, что слишком счастлива сейчас, чтобы вспоминать об этой злобной женщине. Граф словно прочитал ее мысли.
— Забудь о ней, — нежно произнес он. — Когда нас венчали в соборе, я благодарил Господа не только за то, что мне посчастливилось встретить тебя в этой жизни, но и за то, что в конце концов добро всегда торжествует над злом.
— Я хочу верить в это, — прошептала Мелита. — Мы оба должны делать то, что правильно и добродетельно, и жить так, чтобы все вокруг нас были счастливы.
— Так и будет. — Граф произнес эти слова как клятву.
Он позволил Мелите выйти в другую комнату, там она приняла ванну и заглянула в шкаф, где нашла самый изысканный пеньюар, какой когда-либо видела в жизни. Он был сшит из тончайшего шифона, и Мелита сразу же поняла, почему граф купил его, — пеньюар переливался всеми оттенками цветов дерева любви. Манжеты и вырез на груди, отделанные белыми перышками, выглядели столь мягкими и нежными, что их можно было принять за тончайшие лепестки дерева любви. Пеньюар был почти прозрачным, и, даже надев его на ночную рубашку, Мелита чувствовала себя несколько смущенно, когда направлялась к двери, ведущей в будуар.
Она услышала глубокий голос, отдававший распоряжения слугам, и поняла, что граф уже там. Открыв дверь, она взглянула на него и уже не могла замечать ничего вокруг.
— Ты похожа на саму любовь! — сказал он.
Мелита сделала к нему несколько шагов и только сейчас заметила, что комната от пола до потолка убрана цветами, — будуар превратился в обитель дивных ароматов.
Здесь было много цветов, названий которых Мелита не знала, но она заметила и белые орхидеи — такие же, как в ее свадебном букете. Вазы заполняли огромные ветви, покрытые воздушными шариками их дерева любви.
Яркие краски цветов переливались на фоне изумрудных папоротников, столь восхитивших ее во время поездки по тропическому лесу.
Не в силах сдержать желания прикоснуться к нему, Мелита взяла руки графа в свои и, восхищенно глядя на цветы, сказала:
— Ты сделал это… для меня?
— Это только фон для твоей красоты, — ответил он. — Я не раз говорил, что ты похожа на цветок.
Вся сияющая, она уже почти приникла губами к его губам, но в этот момент слуги внесли приготовленные к ужину блюда.
Этот ужин, подумала Мелита, ей никогда не забыть — подобно вину в бокалах искрилось и переливалось их счастье. Закончив трапезу, они долго разговаривали, пока не взошли звезды и лунный свет не коснулся волн, неустанно набегавших на берег.
И тогда Мелите почудилось, что они одни на своем острове — «острове цветов», как когда-то называли Мартинику. Теперь он стал их тайным убежищем, и что бы ни случилось в мире, ничто не могло нарушить того священного единения, которое они обрели, став мужем и женой.
Наконец граф поднялся и подвел Мелиту к окну.
Минуту они любовались серебряной дорожкой луны на простиравшейся до горизонта темной глади океана.