Белое дело в России. 1920–1922 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Василий Цветков cтр.№ 326

1—3 марта 1921 г. в г. Маймачен (переименованном в Алтан-Булак) прошел учредительный съезд Монгольской народной партии, было создано Временное народно-революционное правительство, открыто провозгласившее союз с РСФСР и ДВР. Премьер-министром и министром иностранных дел стал Бодо, представитель монгольской интеллигенции (правда, уже на следующий год объявленный «контрреволюционером»). Монгольской народно-революционной армией командовал Сухэ-батор (правильнее – Сухбаатар) – храбрый воин, красный офицер, организатор первого марксистского кружка в Урге. Заместителем Сухбаатара, «комиссаром», стал его «земляк» Чойболсан, выходец из «революционного» Цэцэнханского аймака. Примечательно, что многие из новой монгольской элиты учились в России или на курсах, где работали русские инструкторы. Сухбаатар окончил пулеметные курсы в Урге; Чойболсан несколько лет учился при Иркутском педагогическом институте, а премьер Бодо преподавал в школе переводчиков при русском консульстве. Учитывая специфику своей страны, ни народная партия, ни Временное народное правительство не торопились брать на себя высшее руководство, и до своей кончины в 1924 г. Богдо-гэгэн считался главой государства. После этого Монголия была провозглашена Народной Республикой, в которой началось «строительство социализма, минуя капитализм».

Естественно, что с начала 1921 г. сторонники Бодо, Сухбаатара и Чойболсана рассчитывали на то, чтобы Россия поддерживала монголов в их стремлении к независимости. Таким образом, в начале 1921 г. в регионе в той или иной форме сталкивались интересы нескольких государств и военно-политических структур: РСФСР, ДВР, пробольшевистской Монголии, Китая, антибольшевистской Монголии и Белого движения, представленного командованием Азиатского корпуса генерала Унгерна. Его заслуга заключалась в том, что именно он фактически восстановил не просто автономный статус Монголии, как территории подконтрольной России или Китаю, а добился для нее статуса независимого государства, хотя и не признанного еще «мировым сообществом».

Немаловажной для понимания специфики Белого движения в Дальневосточном регионе в 1920–1921 гг. становилась оценка собственно политической позиции Унгерна. Оставив в стороне предположения об искренности его «буддийских пристрастий», можно заметить, что судьба барона представляла редкий пример в истории, когда русский генерал вошел в политическую элиту другой страны, оставаясь при этом представителем России. Неправомерно будет считать, что «барон-дайджин», как его называли в Урге, стал едва ли не «диктатором Монголии». Следует учитывать, что формально он не был ни главнокомандующим, ни военным министром правительства Богдо-гэгэна. Во главе отрядов монгольской армии находились местные князья. Но реальная военная сила находилась в его подчинении. Планы операций, стратегические расчеты разрабатывались русскими штабными офицерами. Пожалуй, никто из военных не обладал большим авторитетом в Монголии 1920 года, чем этот остзейский дворянин, потомок старинного рыцарского рода.

По оценке Ф. Оссендовского (одного из участников «унгерниады», автора известных воспоминаний «Люди, звери и боги», изданных в Риге в 1925 г.), Унгер-на следовало считать ярким «защитником желтой веры», человеком, прекрасно разбирающимся во всех тонкостях Востока. Но имело место и такое обстоятельство, о котором упоминал атаман Семенов: «С занятием Урги и установлением непосредственной связи с правительством хутухты начались недоразумения между монголами и бароном, которые были вызваны диктаторскими тенденциями последнего…; прибывший в мае 1921 года из Урги князь Цебен жаловался мне, что барон Унгерн совершенно не желает придерживаться вековых традиций монгольского правящего класса, игнорируя их со свойственной ему прямолинейностью» ^[1011].

В специфической обстановке, сложившейся в Монголии весной 1921 г., поведение Унгерна воспринималось порой как поведение актера, игравшего роль «непобедимого белого князя», несущего прагматичной Европе «свет с Востока». Ради достижения поставленной цели, как он был убежден, роль «бога войны» была нелишней, хотя без нее можно было бы и обойтись, так как для Монголии он был нужен как начальник реальной военной силы, а не как «небесный воин». Барон, который смог фактически создать кадры армии независимого государства, при этом оставался противоречивой личностью. Мемуаристы отмечали честность, решительность барона, наряду с немалой долей безрассудства, граничившего подчас с авантюризмом, и особенно «крайнюю непоследовательность»: «Его громадная энергия и фантазия, громадные задания, которые он брал по собственной инициативе себе в руки, не давали ему покоя, он метался от одной идеи к другой: все хотел сделать сразу, одним росчерком пера в своем приказе» ^[1012].

Неправомерна также оценка Унгерна как некоего «мистика», «неврастеника», «неуравновешенного фаталиста». Его биография опровергает это мнение. Во время допросов в Новониколаевске он ясно излагал свои взгляды, просто, даже с некоторой долей иронии, отвечал на вопросы следователей. Обладая фанатичной убежденностью в правоте своих действий, барон даже мог вызывать у современников сомнения в адекватности восприятия им действительности. Большие нарекания вызвала излишняя жестокость в действиях контрразведки и комендатуры Урги во главе с полковником Л. Сипайло и хорунжим Е. Бурдуковским ^[1013]. Сам Унгерн так объяснил эти проявления «террора» в одном из пунктов своего программного приказа № 15 от 21 мая 1921 г.: «Суд над виновными может быть или дисциплинарный, или в виде применения разнородных степеней смертной казни. В борьбе с преступными разрушителями и осквернителями России надо помнить, что по мере совершенного упадка нравов в России и полного душевного и телесного разврата, нельзя руководствоваться старой оценкой. Мера наказания может быть лишь одна – смертная казнь разных степеней. Старые основы правосудия изменились. Нет «правды и милости». Теперь должна существовать «правда и безжалостная суровость». Зло, пришедшее на землю, чтобы уничтожить Божественное начало в душе человеческой, должно быть вырвано с корнем. Ярости народной против руководителей, преданных слуг красных учений, не ставить преград. Помнить, что перед народом стал вопрос «быть или не быть». Единоличным начальникам, карающим преступников, помнить об искоренении зла до конца и навсегда и о том, что справедливость в неуклонности суда» ^[1014].

После взятия Урги Унгерн провел мобилизацию среди русских колонистов. Благодаря этому численность дивизии выросла до 5 тысяч, однако наряду с хорошо подготовленными колонистами из казаков и бывших военных в ней оказались и откровенные проходимцы, а также, несомненно, красные разведчики. Показательно, что после перехода монгольской границы Унгерн намеревался оставить в дивизии лишь кадровых бойцов, избавившись от всех тех, кто, по его мнению, «позорит священную миссию освобождения от большевизма».