– Грибы все-таки не подменили, – сказал он.
– И хорошо, – хохотнул Як. – У меня там в тайнике еще куча порнухи, не хотелось бы батю развращать. Сиди, я пойду разберусь.
Леха слышал его шаги по крыльцу, рокот голоса, лязг цепи. Бася гавкнул еще пару раз, потом заворчал, замолк. Стало тихо. И тишина продолжалась, продолжалась, продолжалась.
Леха опять дернулся встать – тело слушалось, как ни в чем ни бывало.
«Наверное ногу отсидел раньше,» – подумал он. Толкнул дверь, сощурился. Туча ушла, солнце опять светило вовсю. Ни Яка, ни Басика во дворе не было. Цепь с порванным ошейником лежала в пыли у грядки с луком.
В недоумении Леха прошел по участку, заглянул к соседям. Пчелы тяжело жужжали у белого улья, на крыше сидела большая ворона и расклевывала стык, зараза. Леха повернулся к лесу и замер – на опушке стояла Леночка, смотрела на него, щурясь от солнца. На ней были джинсы и розовая футболка в черных цветах.
Леха перешагнул проволочный забор, бросился к ней.
– Привет, киса, – сказал он торопливо. – Ты как сюда добралась? Мы тут с Яком зависаем, он, по ходу, за Басей побежал, опять этот дурак с ошейника сорвался.
Леночка смотрела на него своими темными глазами, молча, внимательно, не моргая. Он вдруг, впервые за много месяцев, подумал, какая она красивая. Они любили друг друга так давно, с такого глубокого детства, что он совсем перестал замечать, какая она. Не думал же он ежедневно о своей руке или там печени, хотя, безусловно, очень их любил и ценил, и жизни без них не представлял.
– Леша, – сказала Леночка, – я знаю, что ты должен сделать. Тебе нужно отпустить кошку, накормить птицу и наступить на тигра. Тогда все будет хорошо. И ты станешь, кем родился.
Она повернулась, не дожидаясь ответа, и пошла в лес. Леха стоял, огорошенный. Потом бросился догонять, перепрыгнул через упавший ствол, нашел глазами розовое пятно. Догнал, пошел рядом. Опустив глаза, увидел, что на Леночке розовые резиновые «лягушки», самая дурацкая обувь для леса, хуже, чем босиком. Он уже собирался облечь ее глупость в слова, как она остановилась, села на валун, подняла на него глаза. Лехе не хотелось над ней возвышаться каланчой, он тоже присел.
– Я очень тебя люблю, Леша, – сказала она медленно. – И всегда буду. Ты мне как брат.
У Лехи засосало под ложечкой, захотелось убежать, проснуться, не слышать, что она собиралась сказать.
– Я выхожу замуж за Джари Хайкиннена, – сказала она. – Мы познакомились год назад, когда мы с мамой ездили в Финку на клубнику. Он там внук хозяйки. Он ко мне приезжает раз в месяц, иногда два. Я с ним тогда живу в гостинице. Тебе говорю, что езжу ухаживать за бабой Таней. А она умерла в прошлом году.
Леха сглотнул, голову сжимало плотным железным обручем, реальность рушилась.
– А ребенок? – спросил он наконец.
– Я не знаю, – Леночка качнула головой. – Но скорее всего, не твой. Джари. Знаешь, это означает «воин шлема».
– А если я тест потребую на отцовство?
Леночка завела глаза.
– Вот оно тебе надо, Леша? Ну даже если вдруг твой, какой ты отец, сам подумай? У тебя таких детей по сто миллионов в каждом оргазме. А нам с Джари судьбу поломаешь. Он меня так любит.
– И я люблю, – выдохнул Леха, закрыв лицо руками. Жесты, которые в кино и в книжках всегда казались ему преувеличенными, надуманными – да кто блин так делает – оказались естественными реакциями тела, пытавшегося совладать со внезапной душевной болью.
– Любишь, так отпусти, – сказала Лена. – Не хочу быть бухгалтером ОАО «Делянка» Леной Арбузовой, а хочу быть домохозяйкой Хелен Хайкиннен. Растить детей и клубнику, путешествовать.
– Так это про деньги, – догадался Леха. – Так у меня скоро… Я поэтому…
Леночка помотала головой, грустно и окончательно.
– Не про деньги. Вернее, не только. Про то, какую я жизнь хочу, какую семью, кем хочу быть. Я из тебя выросла, Леша. Думаю, и ты из меня вырос, только не признаешься себе. Тебе так удобно, по накатанной. Не надо искать, рисковать, напрягаться, вкладываться в незнакомцев.
Леха кусал губы, сердце рвалось, ошметки падали в ледяную пустоту внутри. Леночка смотрела на него серьезно и честно. Он вспомнил, как впервые поцеловал ее, давно, в детстве, как укачивал ее, рыдающую, когда умер ее отец, как они гуляли и целовались ночи напролет в Питере. Он поднял руку и погладил ее по щеке. Кивнул. Не удержал всхлипа, пошел от нее дальше в лес.
– Леша, – позвала она ему вслед. Он обернулся и с ужасом увидел, что глаза у нее не ее, темные, а белые, неподвижные, выпученные, как у мертвяков в кино.
– Беги! – просипела она, и тут рядом с Лехой земля вспучилась, разорвалась, от сосны полетели щепки, а на поляну перед ним выехал танк. Танк был большой, зелено-черный и пах смертью и болотом. Башня повернулась, дуло уставилось на Леху круглой леденящей чернотой. Он инстинктивно нырнул с валуна, съехал по склону, помчался по дну оврага. Ему было очень страшно, а невозможность происходящего делала все еще страшнее. Крапива, уже разросшаяся на склоне, тут же исхлестала его лицо, шею, руки. Всем телом он чувствовал дрожь земли – тонны тяжелого злого металла мчались за ним по лесу, круша кусты, треща молодыми деревьями. Танк на ходу выстрелил в склон перед Лехой, воздух сжался и разжался, земля вздыбилась. Леха полез из оврага, рассекая руки ежевикой, хватаясь за ветки, не чувствуя шипов. Впереди была Рыжая Горка, сюда они с мамкой осенью ходили за черникой. С другой стороны гранитный массив обрывался крутым склоном, там был густой ельник, а за ним озеро, бездонка. Тяжело дыша, Леха полез по мшистым валунам. Он был уже почти на самом верху, когда снаряд разнес в щепки большую сосну рядом с ним. Тяжелая ветка стукнула его по затылку, острый сук вонзился над глазом, мир залило кровью. Застонав, Леха упал на колени, почувствовал внутри дурную легкость, ткнулся мордой в лесной настил – рыжие сосновые иголки, щепки, молодые кустики черники. Последним ощущением было, как тело – тяжелое, не его – куда-то вниз покатилось.
– Шшш, лежи спокойно, дядя Леша, – говорил над ним детский голос. На лицо полилась холодная вода.
Леха приоткрыл глаза, удостоверился. Она.
– Тебя нет, ты утонула, – простонал он.
– Ну, утонула, – не стала спорить Наташка. – Это еще не значит, что меня нет.
Леха с усилием подтянулся, сел.
– Я умер? – спросил он неуверенно. – Это Нижний Мир? Это меня Як сюда зафигачил?
– Нет. Да. Да, – закивала девочка. Леха помнил ее хорошо – дочка бабкиной соседки по даче. Леха на той даче все лето после родительского развода проторчал. В лес ходили с пацанами, на озеро каждый день. Наташке было двенадцать, дите дитем. Все сидела с книжкой на скрипучих качелях в своем дворе. Когда Леха выходил из дома с утра или окно открывал, начинала качаться и демонстративно читать. Тургеневская барышня, блин.