Зеркальные числа - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Рэйн, Тимур Максютов cтр.№ 30

– Не зевайте, расстегивайте и доставайте, – поторопил Тристан, смеясь.

Мы все пятеро достали, показали друг другу, немного смущаясь, но глядя цепко – не каждый день доводится посмотреть, сравнить, подумать. Микаэль последним достал, у него самый длинный оказался, Тристан даже присвистнул, разглядывая.

– У меня зато толще, – засмеялся.

Ну тут и начались всякие шутки про это самое, с неандертальских времен всем человеческим самцам приятно думать, что у них там внизу большое, как у мамонта, крепче скалы и всегда готово к бою. Хотя про это-то чего шутить, оно, как и все остальное, у нас абсолютно одинаковое, разве что по малолетству у кого поменьше. У Эрика и Эйдена, например, но я, конечно, не заглядывал.

Но к восемнадцати годам, к мод’обраху, мы все уже одинаковые, волосок к волоску. С родинкой на большом пальце левой руки – удобно право-лево различать. С щелью между передними зубами, отчего улыбка выглядит особенно искренней и чуть детской. Кареглазые, темноволосые, чуть полноватые, пожалуй, такая уж генетическая конституция, когда к концу отрочества щенячий жирок набирается, а после двадцати сходит, оставляя крепкие жилы, хорошие мышцы. Только мало кому из нас доводится дожить до двадцати, так что…

– А Дилиона не позвали? – спросил Микаэль, как будто только что заметил, что кого-то не хватает. Мог бы уже и привыкнуть. Все помолчали, глаза отводя. Я первым свой гемосталь обратно в чехол вправил, ремешком перехватил у локтя, рукав застегнул.

– Он бы сюда на стену не поднялся, – сказал. – Да и не захотел бы. Тащить его что ли?

– У него больше нету гемки, ему сняли, – тихо сказал Эрик. Или Эйден? Илонка их одинаково одевает, нашивки бы что ли сделала с именами, чтобы различать можно было. Или с эмблемками – нех там, или снарк, или из земной фауны чего.

Я ей такое посоветовал как-то раз, она прищурилась, потом потянулась, потрепала меня по голове. Я все не мог решить – снисходительно потрепала, как ребенка? Как близнеца своих близнецов? Или как симпатичного юношу на голову себя выше, который уже бреется? Часто, каждую неделю! И тут я вдруг понял, что мальчишка сказал. Что у Дилиона теперь нет гемосталя.

– Как нету? С каких пор? Сняли? Что значит, для него не будет мод’обраха? – мы одновременно заговорили одинаковыми голосами. Мой дал предательского петуха на «как же так», я смутился, но никто вроде не заметил.

– Ну понятно, зачем ему теперь? – вздохнул Микаэль. – Если любой чих и пук – прямая дорога к микромутациям… Со сломанным-то позвоночником Ядро его изжарит на раз-два-три, это и без гемки ясно. Чего зря кровь отворять…

И мы все чуть вздрогнули от совпавшего с этими словами привычного укола в плечо – гемосталь взял каплю крови, как делал это каждые четыре часа всю нашу жизнь, машинка выпарила, нарастила микронный слой на генетический ключ, растущий вместе с нами. В конце Лета, прежде чем запереться в корабле и начать Зиму, мы проведем мод’обрах – активируем Ядро, управление которым замкнуто на мертвого капитана Томилина и попытаемся к нему подключиться.

Наверное, мне стоит говорить «они», а не «мы», потому что в каждую такую попытку Ядро сжигает не только весь оставшийся заряд батарей, но и одного из нас, клонов Томилина. Иногда двоих, если кто вторым сам вызовется и по возрасту подходит. Мой старший брат Броган четыре года назад пытался стать третьим, что было с его стороны безумной смелостью – лезть в Ядро после того, как оно только что изжарило мозги двум подряд таким, как ты. Но ему тогда мапа не дал – до сих пор помню, как он рычал, в него вцепившись, будто сквозь отстраненную маску прорвалось древнее, бешеное отчаяние волчицы, у которой щенка убивать собрались.

– Ну Женя, ну успокойся, – говорил мапе Фокин, держа за плечи. – Ну уколи себе что-нибудь, ты же сама врач-биолог. Солнышко мое хорошее, ну ты же знаешь, зачем мы это делаем… А ну успокойся, сказал! Есть же гемосталь – хоть какая-то отбраковка, чтоб совсем зря пацанов не губить… Броган, хочешь прямо сейчас, пока Ядро горячее, генетический ключ проверим, ну? «Как закалялась гемосталь»?

Броган тогда посмотрел на мапу, бледного, дрожащего, и головой покачал.

– Нет, – сказал, – спасибо, Сергей Васильевич. Я уж дождусь, когда моя очередь придет. Если гемка сейчас покраснеет, это ему… нам отравит оставшееся время вместе. Пусть уж будет… ну, надежда.

– На хрен такую надежду, – сказал мапа, резко дернув головой. – Надежду, в которой мы жжем своих детей, как спички. И они гаснут, гаснут…

– Женя. – начал опять Фокин твердо и с нажимом, но тут же лицо его дрогнуло, исказилось, горло перехватило. – Мы жжем спички. потому что нам нужно выжить. Если не добудем огня, то мы все, все замерзнем. Иди, Броган, домой. Мод’обрах закончен. Впереди Зима.

В тот последний год с Броганом мапа был очень молчаливым и мало улыбался. Зимой, в корабле, работы немного – проверки систем, уборки, то, что раньше называлось «драить палубу». Мапа дежурил по медблоку три дня в неделю, а вечерами дома мы играли в настольные игры, болтали. Мапа нам много рассказывал о Земле, о том, как в поясе Койпера были открыты пространственные тоннели – «уши Господа», через них можно было проходить в другие части Вселенной, не используя околосветовых скоростей, которых живая материя не выдерживает.

– Экспансия за пределы Солнечной Системы вдруг стала возможной. Я записался сразу, как только возрастом вышел, с шестнадцати лет можно было. Тогда я еще не очень себя понимал, но годы шли, смеркалось, как говорится… К двадцати трем годам понял окончательно, что я – не женщина, а мужчина в женском теле, так бывает. Но тут выбор встал – садиться на гормоны и делать операцию, или лететь в экспедицию. Выбирать, какая мечта для меня важнее. Думал – ну полечу, рожать же меня никто не заставит… На тот момент, так как активной колонизации не было, а в анабиоз просто так ложиться желающих как-то не находилось, исследований не было о его влиянии на фертильность. Не знали, что шестьдесят процентов женщин, засыпающих больше чем на год, становятся стерильны…

– То есть ты жалеешь, что тебе пришлось… ну, нас родить? – спросил тогда Броган, и его голос дал скрипучего петуха, а я рассмеялся, чтобы скрыть страх ожидания ответа. Мапино лицо дрогнуло, он схватил нас за плечи и больно сжал.

– Нет, – сказал он, приблизив лицо к моему, потом к лицу Брогана, смотрел нам в глаза, будто завязывая узлы между душами. – Нет, – говорил он снова и снова, – нет, нет, нет, – пока мы все трое не разревелись, как дураки. Мапа прижал нас к своим плечам, гладил по волосам и рассказывал про полет, как Земля становилась вдали синим шариком, как менялись вокруг звезды, и Солнце становилось все меньше, как он сам спал и просыпался. Цикличность холодного анабиоза подводит сознание к поверхности, повышает температуру, напоминает жизни, что та продолжается, потом опять уводит вглубь, в ледяную темноту, где медленно проплывают образы глубоководных снов, тени памяти, отброшенные на генетическую решетку сотнями тысяч поколений тех, кто смотрел на небо, добывал и ел земные плоды и давал предметам имена…