Я закрыл глаза и сосредоточился, потянувшись сознанием к ребёнку. Сейчас я соединюсь с тем импульсом у него внутри, который поддерживает существование фантома, и просто задую его, как пламя свечи. А потом ещё постою немного, слушая, как плачет женщина, и запоминая это. И если когда-нибудь в будущем у меня появится соблазн ещё раз создать фантома человека, я буду вспоминать, как она плакала…
У ребёнка не было импульса внутри. Просто не было. Словно это и не фантом вовсе. Я пробовал несколько раз, но мои усилия просто проходили сквозь него – как они проходят через обычного человека. я ничего не чувствовал.
На миг мне даже показалось, что я просто ошибся, что это не жена Валентина Михайловича, а какая-то другая женщина с ребёнком. Но нет, я видел её фотографию, я получил подробное описание. Ошибки быть не могло.
Я вздрогнул, когда кто-то взял меня за руку.
Даша.
– У тебя ничего не получится, – сказала она, словно утешая.
– Почему? – удивлённо спросил я, даже не успев осознать глупость ситуации – я, фантограф, задаю вопрос о своём деле своему же созданию.
– Потому что он больше не фантом, он живой.
Я резко замотал головой. Нет, это невозможно! За всю многовековую историю фантографии подобные случаи были наперечёт. Возникающие словно из ниоткуда народные герои, возглавлявшие борьбу с непобедимым врагом. Вожди, выводившие из пустынь целые народы. Пророки, основывавшие мировые религии… В них безгранично верили, в них отчаянно нуждались, их бесконечно любили сотни тысяч людей, и только поток эмоций такой силы и мощи мог изменить природу фантомов. Разве можно сравнить с ним веру одной матери в то, что её ребёнок настоящий? Разве этого может оказаться достаточно?..
Женщина кружилась, держа малыша на вытянутых руках, и ей не было никакого дела до того, что, по всем известным мне законам и правилам, её веры никак не должно хватить на то, чтобы оживить фантома. Она улыбалась, глядя на ребёнка, а он весело смеялся, показывая миру два прорезавшихся зуба.
У фантомов не режутся зубы. Фантомы остаются неизменными, точно такими же, какими их создали.
– Это правда? – с отчаянием спросил я Дашу.
Она крепко сжала мне руку и улыбнулась:
– Это правда.
Вместо того, чтобы почувствовать облегчение, я испугался:
– Получается, я создал жизнь?
– Если ты про ребёнка, то не ты создал эту жизнь. Её создала она, – кивнула Даша на женщину, кружившую малыша.
Я сделал глубокий вдох, успокаиваясь. Даша права, фантом – всего лишь форма, и в тех редчайших случаях, когда он оживает, жизнью его наполняют другие.
– А если ты про меня, – продолжила Даша, – то разве это так плохо?
– Ты… – начал было я – и осёкся. Потянулся к ней сознанием – и не нашёл ни следа импульса. Прошёл сквозь неё, словно она была самым обычным живым человеком.
Да она и была им.
Я не почувствовал радости. Напротив, мне стало плохо. Фантома ребёнка оживила беспредельная материнская вера и любовь. А я оживил фантом обидой и ненавистью…
Я повернулся к Даше и взял обе её руки в свои. Смотрел в её зелёные глаза и так сильно хотел ей сказать… так хотел выразить… донести…
И не было слов.
Но, видимо, Даша их слышала – эти несказанные, ненайденные мною слова.
Она улыбнулась, встала на цыпочки и прижалась щекой к моей щеке.
– Всё будет хорошо, Костя.
Я обнял Дашу за плечи и, сглотнув ком в горле, сказал:
– Я буду каждый день покупать тебе цветы.