– Не уходи.
– Здесь слишком жарко.
– Останься. Камень удобный и теплый. Ложись. В этот раз они нам не помешают.
– Ты знал? – спросила я.
– Ты про Рэя? Конечно, знал. Я думал, мы устроили небольшое представление.
За руку, точно за веревку, он притянул меня ближе к себе. Его запах напомнил про камбуз, хмурый взгляд, бормотание «Люблю тебя», тихий побег.
Дежавю.
И все-таки что делать в такой день, если не ходить по одному и тому же унылому кругу, словно овцы в загоне? Снова и снова. Дышать, трахаться, есть, срать.
Однако джин ударил Джонатану в пах. Он старался изо всех сил, но безуспешно. Все равно что пытаться пропихнуть внутрь спагетти.
Раздраженный, он скатился с меня.
– Черт. Черт. Черт. Черт.
Глупое слово, едва начнешь его повторять, и оно, как и все прочие, теряет всякий смысл. Перестает хоть что-то значить.
– Это неважно, – сказала я.
– Отвали.
– В самом деле, неважно.
Он смотрел не на меня, а разглядывал свой член. Если бы в тот момент у него в руке оказался нож, думаю, Джонатан отрезал бы себе причинное место и положил на теплый камень, как на усыпальницу своего мужского бессилия.
Я оставила его предаваться самосозерцанию и отправилась назад к «Эммануэль». Пока я шла, меня поразило кое-что странное, кое-что, чего я прежде не заметила. Синие мухи не разлетались при моем приближении, а просто позволяли себя давить. То ли впали в летаргию, то ли страдали суицидальными наклонностями. Они сидели на горячих камнях и лопались под моими ступнями, их яркие маленькие жизни гасли, точно огоньки.
Туман наконец-то рассеялся, и когда воздух прогрелся, остров открыл еще одну свою гнусную сторону – запах. Густая тошнотворная вонь была такой же «целебной», как в комнате, полной гниющих персиков. Сиропом она втекала через поры и ноздри. А за приторной сладостью пряталось что-то иное, куда менее приятное, чем персики. Не важно, свежие или гнилые. Смрад, который напоминал об открытом люке канализации, забитой старым мясом; о стоках скотобойни, покрытых жиром и черной кровью. Я предположила, что это водоросли, хотя ни на одном пляже ничего подобного не чувствовала.
Зажимая нос, я перешагивала через полосы гниющих растений и была уже на полпути к «Эммануэль», когда услышала позади шум. Сатанинское ликование Джонатана почти заглушало жалобный голос умирающей овцы, но я догадалась, что натворил этот пьяный ублюдок.
Поскальзываясь на тине, я повернула назад. Одно из животных почти наверняка было слишком поздно спасать, но, возможно, я смогу помешать убить двух других. Загона не было видно, его скрывали валуны, но слышались торжествующие крики Джонатана и глухие удары. Я заранее знала, что увижу.
Серо-зеленая лужайка сделалась красной. Джонатан был в загоне с овцами. Две уцелевшие в панике метались туда-сюда, блея от ужаса, а Джонатан стоял над третьей. Его жертва обмякла – тощие передние ноги подогнулись, задние окостенели в преддверии смерти. Тело тряслось в судорогах, а глаза казались скорее белыми, чем карими. Верхняя часть черепа почти полностью раскололась, обнажив серые мозги, пробитые осколками костей и размазанные большим круглым камнем, который Джонатан по-прежнему сжимал в руках. Пока я наблюдала, он успел еще раз опустить свое орудие в чашу овечьих мозгов. Теплые сгустки и кровь разлетелись во все стороны, забрызгав и меня. Джонатан походил на какого-то сумасшедшего из ночных кошмаров (каковым в тот момент, полагаю, и был). Его обнаженное тело, еще совсем недавно белое, походило на фартук мясника после тяжелого дня на скотобойне, а лицо было так залито овечьей кровью, что Джонатана едва можно было узнать…
Животное уже умерло. Жалкое блеяние оборвалось, и овца опрокинулась, довольно комично, точно мультяшка, зацепившись ухом за проволоку. Джонатан смотрел, как она падала, и его лицо под кровавой маской расплылось в улыбке. Ох, эта улыбка, скольким целям она служила. Не ею ли он очаровывал женщин? Не она же говорила и о похоти, и о любви? Теперь, наконец, проявилось ее истинное назначение – это была туповатая ухмылка довольного дикаря, стоявшего над добычей с камнем в одной руке и своим мужским достоинством в другой.
Затем Джонатан пришел в себя, и улыбка медленно угасла.
– Господи, – произнес он и содрогнулся от отвращения.
Я отчетливо видела, как у него скрутило желудок, от приступа тошноты Джонатан согнулся пополам, и полупереваренный джин и тосты разлетелись по траве.
Я не шевельнулась. У меня не было желания успокаивать или утешать его – помогать ему было просто выше моих сил.
Я пошла прочь.
– Фрэнки, – окликнул он сквозь комок в горле.
Я не смогла заставить себя оглянуться. Для овец ничего нельзя было сделать, так или иначе они мертвы, а мне хотелось лишь убежать подальше от маленького круга из камней и выбросить это зрелище из головы.
– Фрэнки.
Как можно быстрее я поспешила обратно к пляжу и относительной адекватности, царившей на «Эммануэль».
Запах сделался сильнее. Гадкой волной он поднимался от земли к лицу.
Жуткий остров. Мерзкий, вонючий и безумный.
Спотыкаясь о сорняки и грязь, я могла думать только о ненависти. «Эммануэль» была уже недалеко…
И тут, как случалось и раньше, послышался легкий перестук. Я остановилась, неловко балансируя на гладкой макушке камня, и посмотрела налево, где только что притихла катившаяся галька. Когда она замерла, другая, более крупная, около шести дюймов в поперечнике, словно сама собой сдвинулась с места и покатилась по пляжу, ударив соседок и начав новый исход к морю. Я нахмурилась, и у меня закружилась голова.
Может быть, какое-то животное под пляжем – скажем, краб – шевелило камни? Или это жара каким-то образом вдохнула в них жизнь? И снова камень побольше…
Я пошла дальше, а позади все грохотало – одна маленькая череда ударов переходила в другую, создавая почти непрерывный перестук.
Без всяких причин и разумных объяснения я вдруг испугалась.
Анжела и Рэй загорали на палубе «Эммануэль».
– Еще пару часов, и начнем сдвигать эту сучку, – сказал Рэй, щурясь и глядя на меня.
Сначала я подумала, он имеет в виду Анжелу, но потом поняла, что речь о том, чтобы вывести яхту в море.
– Пока можно и позагорать, – он вяло улыбнулся.
– Ага.
Анжела или спала, или решила не обращать на меня внимания. Как бы то ни было, меня это вполне устраивало.
Я плюхнулась на палубу у ног Рэя и решила насытиться солнцем. Пятна крови засыхали на коже крошечными струпьями. Я лениво стряхивала их, прислушиваясь к шуму камней и плеску волн.
Позади меня зашелестели страницы. Я оглянулась. Рэй, не способный долго лежать неподвижно, листал библиотечную книгу о Гебридах, которую захватил из дома.