Пьяные птицы, веселые волки - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Бабушкин cтр.№ 44

Л. Да и некуда. Ещё немного – упаду с кромки. Сошёл с корабля и понял: Новый Свет, последний берег. Дышать легче.

Фрида. Я сегодня видела уличных циркачей. Думала, будет пьеска про сбежавшую служанку и четыре подзатыльника, а они давали спектакль про то, как Троцкий в Мексику приехал. Они все пьяные были, но это само собой, они же актёры.

Л. А я вот не понимаю театр. Врут, кричат, руками машут.

Фрида. Улица гибнет, все бегают по конторам, прячутся по квартирам и спят в кино. Вы должны их увидеть, этот люд, это последние уличные актёры Мехико. Они ставят шатёр поперёк проспекта, катаются по земле и мочатся на ходу, все их боятся, они плюют на сильных и воруют у сытых. Кстати, там много людей из России, бывших белогвардейцев. Сбежали от вас и стали отличными циркачами. Что-то поняли про жизнь. Почему вы грустный?

Л. Просто я не знаю, что делать. Раньше знал, теперь нет. Дурь одна.

Фрида. Если трудно, если горе, если чёрт знает что, иди к художнику. Он возьмёт доску. Большую такую доску. И нарисует на ней счастье. Большое такое счастье. Надо только рассказать ему всё горе целиком – как хозяин насилует твою дочь, как опухоль жрёт твоё тело, как лошадь умерла. Художник нарисует тебя здоровым, хозяина мёртвым, лошадь живой. Дева Мария услышит молитву, если художник хороший, а доска крепкая. Такой в Мексике обычай. Любите чудеса?

Л. Ну уж нет. Однажды видел, как Папа Римский исцелял фальшивых калек по радио. Попы торговали грязной водой.

Фрида. Попы дрянь. Но чудеса не в лавке церковника. Вот я перед вами со всеми горестями. Где чудо? Где счастливая доска?

Л. Я вам жаловаться должен, а не вы мне. Вы же художница, а не я.

Фрида. Нет, вы. Вы пишете кровью и временем.

Л. Девочка! Кровь холодеет. А время от меня отказалось.

Фрида. Мы будем веселиться. Мы потом всем головы своротим, а вначале будем веселиться. Чтобы очистилась кровь. Есть вкусное мясо, пить вкусную водку, гулять с мужчинами и женщинами. Как ваша жена?

Л. Спит. В вашей стране опасно-мягкие постели, Фрида. Спасибо, что приютили нас. А где ваш муж?

Фрида. Устал. Можно и так это назвать. Диего терпит, когда я сплю с девочками, но не терпит даже присутствия других мужчин, тем более таких. Чувствует запах. Очень страдает и потому трахается с кем попало, вот с сестрёнкой моей, или совсем с незнакомыми, это всё от особой печали чувств. Ревнует. Он огромный, огромный. У него умные глаза хищника, но у вас, кажется, такие же, он плохой художник, хуже меня и вас, он пишет маслом, а вы кровью и временем. Мы одни в доме. Вы много людей убили?

Л. Чуть-чуть.

Фрида. Говорят, много. Расстрелы. Как можно расстреливать? Пуля – это больно.

Л. Однажды я приговорил одного человека к смерти. Это был первый смертный приговор в Республике. Потом ещё несколько. Знаете, я никогда не видел всех этих покойников. Я видел бумагу и свою подпись на бумаге. Я не очень-то верю в смерть. Смерть – это бумага. Теперь где-то далеко есть такая бумага и на меня. И однажды ко мне придёт человек, и я не увижу ничего, кроме бумаги. Спрашиваете, как можно убивать во имя будущего, где не будут убивать? Солнце печёт, я моложе, чем вчера, и меня не волнуют парадоксы, у меня на них осталось мало времени.

Фрида. Пуля – больно.

Л. Определённо, времени на них нет.

Бумажный человек. Вчера мне было так плохо, так грустно, ты не можешь себе представить, до какого отчаяния может довести человека такая болезнь, я чувствую омерзительную дурноту и не знаю, чем это объяснить, а иногда – жуткую боль, которая ни от чего не проходит.

Фрида. Я волнуюсь, я девчонка. Я ровесница ваших дел. Родилась, а имя Троцкого уже гремело. Война, революция. Вечная ссылка. Вечная! Ссылка! Вы бежали из вечной ссылки в год, когда я появилась на свет. Я видела снег на крыше гор, но как это – бежать по равнине, полной снега? Я росла, а вы бежали по сердце в снегу и готовились вертеть планетой. В десять лет мне приснилась птица с грудями, но без головы. В тот год вы сделали революцию.

Л. Дикие сны.

Бумажный человек. Да, это я, именно я и никто другой, это я мучаюсь, впадаю в отчаяние и всё такое. Не могу много писать, потому что очень трудно наклоняться, не могу ходить, потому что ужасно болит нога, от чтения быстро устаю – впрочем, и читать особенно нечего, – остаётся только плакать, да и на это иногда нет сил.

Фрида. В год, когда я полюбила глаза хищника и вышла за Диего, – вас изгнали из мира, который вы создали.

Л. И вот я здесь. В мире, который заполнили вы.

Фрида. Знаете, кто я?

Л. Фрида Кало. Художница. Красивая хромая женщина с собачьим лицом. Пламенная троцкистка, как погляжу.

Бумажный человек. Я заметила, что потеряла зонтик, и мы вышли, чтобы его найти; вот так я и оказалась в автобусе, который разорвал меня в клочья. Столкновение произошло на углу, перед рынком Сан-Хуан. Трамвай ехал медленно, но водитель нашего автобуса был молод и нетерпелив. Трамвай повернул – и наш автобус оказался зажатым между ним и стеной. От толчка нас всех бросило вперёд, и обломок одной из ступенек автобуса пронзил меня, как шпага пронзает быка. Какой-то прохожий, видя, что я истекаю кровью, взял меня на руки и положил на бильярдный стол.

Фрида. Леон, я вам расскажу ночь. Мне снились пустыня и кот. Не каменистая пустыня приграничья, прозрачный кустарник и язвы лачуг, а просто большое место, полное солнца и песка. И там был дикий кот с треснувшим черепом. Красивый. Ещё живой. Ворочался в песке, щурил жёлтые глаза и кричал. Кровавая дыра в затылке. Коты не издают таких звуков. Куда-то ползёт, волочит лапы и кричит. Кричит, ползёт, щурится. Закрыть глаза, взять камень и добить его, но руки были примотаны к телу. Я проснулась – тут, в кровати, в комнате, в доме, в сердце самого большого города земли – и поняла, что это я кричу от боли.

Л. Все кричат, Фрида.

Фрида. Я женщина, сломанная во всех местах. Боль. Катастрофа. Старый врач обнимал мою ногу и считал переломы. Одиннадцать. А ещё дырка в животе, позвоночник в труху и стальная палка во влагалище. Боль. Полжизни со мной. Всю жизнь. Мне будет не страшно умирать, потому что я умираю каждый вечер. Все боятся исчезнуть. Я не боюсь. Мне больно.

Л. Всем больно, Фрида.

Фрида. Плохой ответ. Как вы смеете молчать, когда вам больно? Как смеете, когда мне больно? Сколько боли нужно, чтобы вы заговорили? Вы приехали помирать в тёплые страны или поступите как мужчина? Один день без революции – кровь! Один день без вас – катастрофа! Со мной это случилось лишь раз, в одном ударе, в крике боли, а с ними, со всей планетой, – это каждый день, по капельке боли, огромная сломанная жизнь. Почему вы молчите? Я жду, Троцкий!

Бумажный человек. Если так будет продолжаться, то лучше бы меня убрали с этой планеты.

Фрида. Впрочем, что мне с вас. Однажды вы освободите всех. Рабочих от пота и злобы. Учителей от нищеты и лжи. Врачей от бессильных слёз и писателей от бумаги и лишних слов. Что мне с вашей победы? Я-то останусь в рабстве. Освободите меня от тела, Троцкий! Я убью его! Я кормлю его! Я одеваю его. Оно трахается с другим телом, пока я лежу и представляю немыслимые оттенки жёлтого с красным! К чёрту его!