Цирцея - читать онлайн книгу. Автор: Мадлен Миллер cтр.№ 44

– Я пришла служить тебе, – сообщила она.

Перед этим я дремала в кресле. И теперь, глядя на нее затуманенными глазами, думала, что она, должно быть, привидение и мерещится мне от одиночества.

– Что?

Незнакомка сморщила нос. Очевидно, весь запас смирения она исчерпала на первой фразе.

– Я Алка. Это что, не Ээя? А ты не дочь Гелиоса?

– Дочь.

– Меня приговорили служить тебе.

Все было как во сне. Я медленно поднялась.

– Приговорили? Кто? Впервые об этом слышу. Ответь, чьей властью ты послана сюда?

Чувства проступают на лицах наяд подобно ряби на воде. Уж не знаю, как она представляла себе нашу встречу, но явно не так.

– Я послана великими богами.

– Зевсом?

– Нет. Моим отцом.

– И кто же он?

Она назвала одного из младших речных богов Пелопоннеса. Я о нем слышала, может, даже видела однажды, но во дворце отца он никогда не бывал.

– Почему тебя ко мне послали?

Судя по выражению лица, такой беспросветной дуры, как я, она еще не видывала.

– Ты дочь Гелиоса.

Что же я, забыла, как это бывает у меньших богов? Как они отчаянно цепляются за всякую благоприятную возможность? Во мне, пусть и попавшей в опалу, течет кровь солнца, а значит, я завидная хозяйка. Такого, как ее отец, моя опала лишь приободрила: я низведена достаточно, чтобы он посмел до меня дотянуться.

– За что тебя наказали?

– Я полюбила смертного. Благородного пастуха. Отец меня за это осудил, и теперь придется целый год отбывать наказание.

Я посмотрела на нее внимательно. Спину держит прямо, глаз не опускает. Страха не выказывает – ни передо мной, ни перед моими волками и львами. И отец ее осудил.

– Садись, – сказала я. – Будь как дома.

Она села, но сморщилась, будто обсасывая неспелую оливку. Осмотрелась неприязненно. Я принесла ей еду – она отвернулась, надувшись, как дитя. Попробовала с ней заговорить – она скрестила руки на груди, поджала губы. Размыкались они, лишь чтобы озвучить жалобы: на запах красок, булькавших на плите, львиную шерсть на коврах и даже Дедалов станок. И хотя она заявляла, что пришла сюда мне служить, даже тарелку отнести не вызвалась.

Чему тут удивляться, подумала я. Она ведь нимфа, то есть высохший источник.

– Отправляйся домой, – предложила я, – раз так несчастна. Я освобождаю тебя от наказания.

– Ты не можешь. Мне великие боги приказали. И не в твоих силах меня освободить. Я пробуду здесь год.

Видимо, это ее огорчало, и все же она самодовольно ухмылялась. Гордилась собой, словно вышедший к толпе победитель. Я наблюдала за ней. О богах, изгнавших ее, она говорила без злости и печали. Их власть казалась ей естественной, неоспоримой, как движение планет. Но я, подобно ей, была нимфой и тоже изгнанницей, дочерью великого отца, конечно, зато без мужа, с грязными руками и странной прической. По этой причине я становилась досягаемой – так она рассуждала. И поэтому намеревалась бороться со мной.

Ты ведешь себя глупо. Я тебе не враг, а строить гримасы – еще не значит кем-то управлять. Тебя убедили…

Эти слова не успели оформиться в моих устах, а я уже их отбросила. Все равно что на персидском с ней разговаривать. Ничего она не поймет, даже через тысячу лет. А мне надоело поучать.

Наклонившись к ней, я заговорила на понятном языке:

– Вот как мы будем жить, Алка. Я тебя не слышу. Запаха твоего розового масла не чую и волос твоих в доме не нахожу. Ты сама себя кормишь и о себе заботишься, а если будешь досаждать мне еще хоть один миг, превращу тебя в медянку и брошу в море на корм рыбам.

Ухмылка стерлась с ее лица. Она побелела, прижала ладонь ко рту и выбежала вон. И после держалась от меня подальше, как я и велела. Но среди богов разнесся слух, что на Ээю удобно ссылать непослушных дочерей. Явилась дриада, сбежавшая от нежеланного жениха. За ней – две каменноликие ореады, изгнанные со своих гор. Теперь, пробуя произнести заклинание, я слышала лишь дребезжание их браслетов. Садилась ткать, а они без конца мелькали где-то на краю поля зрения. Они шептались и шуршали в каждом углу. Когда я собиралась искупаться, чье-нибудь круглое лицо непременно склонялось над прудом. А когда проходила мимо, их хихиканье плескалось мне вслед. Нет, снова так жить я не буду. Не на Ээе.

Я вышла на поляну и позвала Гермеса. Он явился, уже с улыбочкой.

– Ну что? Довольна новыми служанками?

– Нет. Пойди к моему отцу, узнай, как их отсюда выдворить.

Я опасалась, что он не захочет быть на посылках, но такого случая позабавиться Гермес упустить не мог. Вернувшись, он сказал:

– Чего ты ожидала? Твой отец доволен. Говорит, это только справедливо, если меньшие боги служат его высокому роду. Он будет и другим отцам советовать посылать сюда дочерей.

– Нет. Больше я не приму. Так и скажи отцу.

– Узники обычно не диктуют условий.

Щеки защипало, вот только показывать этого я не собиралась.

– Скажи отцу, если они останутся, что-нибудь страшное с ними сделаю. В крыс превращу.

– Вряд ли Зевсу это понравится. Ты не забыла, что уже изгнана за причинение вреда собственной родне? Остерегайся худшего наказания.

– Ты мог бы замолвить за меня слово. Попробуй его убедить.

Его черные глаза сверкнули.

– Боюсь, я всего лишь вестник.

– Прошу! Они мне правда тут не нужны. Я не шучу.

– Нет, не шутишь. Ты нагоняешь тоску. Подумай хорошенько, для чего-нибудь они да сгодятся. Возьми их с собой в постель.

– Глупости. Они завопят и убегут.

– Нимфы всегда так делают. Но открою тебе тайну: бегать они совсем не умеют.

На олимпийском пиру за такой шуточкой последовал бы оглушительный хохот. Гермес ждал его и сейчас, скалясь по-козлиному. Но я ощущала лишь чистую, холодную ярость.

– Ты мне надоел. И давно уже. Сделай так, чтобы я тебя больше не видела.

Он, надо сказать, оскалился еще шире. А потом исчез и больше не возвращался. Не потому, что послушал меня. Просто я ему тоже надоела, поскольку совершила непростительный грех – нагнала тоску. Я догадывалась, какие истории он рассказывает обо мне – унылой, колючей и пахнущей свиньями. Порой я чувствовала его поблизости, хоть и не видела, он отыскивал моих нимф в горах, а после отсылал обратно, раскрасневшихся, смеющихся, потерявших голову от великого олимпийца, который проявил к ним благосклонность. Он, кажется, думал, что я, обезумев от ревности и одиночества, и в самом деле превращу их в крыс. Сто лет он прилетал на мой остров и все это время ничем, кроме собственного развлечения, не интересовался.