Существо смотрело на меня огромными глазами. Оно встало, подалось вперед и принюхивалось, раздувая ноздри. А потом пронзительно и возбужденно завыло. Оно вспомнило меня. Мой запах и вкус моей плоти. Открыло свой широкий рот, как птенец, просящий еды. Еще.
Я не упустила момент: произнесла заклинание и, просунув руку сквозь прутья, вылила зелье прямо в раскрытую глотку. Существо поперхнулось, навалилось грудью на решетку, но взгляд его уже менялся, ярость угасала. Не сводя с него глаз, я вытащила руку. Услышала, как Дедал глотнул воздуха. Но существо на меня не бросилось. Его напряженные руки и ноги обмякли. Я подождала еще немного, а затем разомкнула замок и открыла клетку.
Минотавр шаркнул ногой, под ней загремели кости.
– Все хорошо, – тихо сказала я, уж не знаю кому – себе, Дедалу или Минотавру. Медленно протянула к нему руку. Ноздри его раздулись. Я дотронулась до его руки, он удивленно фыркнул, но и только. – Выходи, – шепнула я, и он вышел, пригнувшись и запнувшись слегка, когда протискивался в маленькую дверцу. Поднял голову, выжидательно, почти ласково посмотрел на меня.
Мой брат, назвала его Ариадна. Но это существо предназначалось не для семьи. Минотавр был победой моей сестры, воплощением ее честолюбия и плеткой, чтобы Миноса стегать. А что взамен? Никому он не станет ни другом, ни любовником. Никогда не увидит солнца и шагу по своей воле не сделает. Не будет у него ничего и никогда, лишь тьма, ненависть да острые зубы.
Я взяла старую клетку и отошла. Минотавр, склонив голову набок, с любопытством наблюдал, как я удаляюсь. Я закрыла дверцу клетки, и ухо его дернулось, когда лязгнул металл. Придет пора урожая, и он взревет от ярости. Вцепится в прутья решетки, пытаясь их разломать.
Дедал испустил тихий вздох.
– Как тебе это удалось?
– Он наполовину зверь. А я всех животных Ээи приручила.
– Кто-то может снять это заклятие?
– Только я.
Мы заперли клетку. Все это время существо наблюдало за нами. Теперь замычало, потирая рукой мохнатую щеку. А потом мы захлопнули деревянную дверь кладовой и больше ничего не видели.
– А ключи?
– Хочу их выбросить. Когда придется перемещать его, просто разрежу решетку.
Мы пошли обратно извилистыми подземными ходами, поднялись в верхние коридоры. В зале с расписными стенами гулял ветерок и воздух был прозрачен. Вокруг прогуливались аристократы приятного вида, шепотом о чем-то секретничали. Знали они, что обитает там, у них под ногами? Узнают.
– Вечером будет пир, – сказал Дедал.
– Я не пойду. Хватит с меня критского двора.
– Так ты скоро уезжаешь?
– Это уж как царь и царица соизволят, корабли им принадлежат. Но вряд ли я надолго задержусь. Минос, наверное, обрадуется, когда на Крите станет одной колдуньей меньше. А я с удовольствием вернусь домой.
Так оно и было, хотя здесь, в изукрашенных коридорах, мысль о возвращении на Ээю казалась странной. Ее холмы и берег, мой каменный домик с садом представлялись такими далекими.
– А я должен показаться вечером, – сказал Дедал. – Но надеюсь уйти под благовидным предлогом, прежде чем сядут за стол. – Он замялся. – Богиня, я дерзок, знаю, но не окажешь ли честь поужинать со мной?
* * *
Он попросил прийти, когда взойдет луна. Комнаты Дедала располагались в противоположной от комнат моей сестры части дворца. Не знаю, удача здесь была или замысел. Плащ он надел изысканнее прежнего, но обуваться не стал. Дедал повел меня к столу, налил шелковично-темного вина. На столе стояли блюда, полные фруктов и соленого белого сыра.
– Как пир?
– Я рад был уйти, – раздраженно ответил Дедал. – Они пригласили певца, чтоб поведал славную историю рождения человекобыка. Очевидно, он спустился со звезды.
Из соседней комнаты выбежал мальчик. Лет четырех, пожалуй, хотя я тогда не умела еще точно определять возраст смертных. Его черные волосы, густые и буйные, вились вокруг ушей, а руки и ноги были еще по-детски округлыми. Милее лица, чем у него, я не видела, даже у богов.
– Мой сын, – сказал Дедал.
Я уставилась на него. И предположить не могла, что тайна Дедала – ребенок. Мальчик преклонил колено, словно маленький придворный.
– Благородная госпожа, – проговорил он тоненько, – добро пожаловать в дом моего отца.
– Благодарю тебя, – сказала я. – А ты хороший сын своему отцу?
Он серьезно кивнул:
– О да!
Дедал рассмеялся:
– Не верь ни единому слову. С виду он слаще сливок, но делает что хочет.
Мальчик улыбнулся отцу. Видно, они часто так шутили.
Он остался ненадолго, пощебетал об отцовской работе, о том, как отцу помогает. Принес свои любимые клещи и, умело их ухватив, показал, как подносит к огню и не обжигается. Я кивала, но на самом деле наблюдала за его отцом. Лицо Дедала помягчело, как спелый фрукт, взгляд засиял, стал умиротворенным. Прежде я не думала рожать детей, но теперь, глядя на него, на миг представила себя матерью. Будто увидела, заглянув в колодец, как глубоко внизу блеснула вода.
Моя сестра, конечно, такую любовь распознала вмиг.
Дедал положил руку сыну на плечо:
– Пора спать, Икар. Пойди разыщи няню.
– Ты придешь поцеловать меня на ночь?
– Конечно.
Мы смотрели, как он уходит, задевая маленькими пятками края слишком длинного хитона.
– Красивый, – сказала я.
– Похож на мать, – ответил Дедал и, прежде чем я успела спросить, добавил: – Она умерла во время родов. Хорошая женщина. Я, правда, недолго был с ней знаком. Твоя сестра устроила наш брак.
Значит, не так уж я и ошибалась. Наживку на крючок моя сестра насадила, но рыбу поймала иным способом.
– Мне очень жаль, – сказала я.
Он склонил голову:
– Нелегко мне, должен признать. Я стараюсь как могу быть ему и отцом и матерью, но, вижу, он чувствует нехватку. Обо всякой встречной спрашивает: ты на ней женишься?
– А ты хотел бы?
Он помолчал немного.
– Пожалуй, нет. Чтобы помыкать мной, у Пасифаи и так уже есть предостаточно, да я и вообще бы не женился, если б она не настояла. Я знаю, что никудышный муж, ведь я счастливее всего, когда руки заняты работой, а домой возвращаюсь поздно, весь грязный.
– В этом колдовство и изобретательство схожи. Из меня годная жена тоже вряд ли выйдет. Правда, и женихи не ломятся в дверь. Чародейки, впавшие в немилость, явно не пользуются спросом.
Он улыбнулся:
– По-моему, твоя сестра помогла отравить этот источник.
С ним так легко было говорить откровенно. Лицо его походило на тихую заводь, которая надежно сохранит в своей глубине что угодно.