Шеи ее заколыхались и стали сжиматься в пучок. Она готовилась напасть.
– Сцилла! – воскликнула я голосом бога.
Она завопила. Издала нестройный пронзительный звук, будто взвыла разом тысяча псов. Кое-кто из гребцов побросал весла, заткнул уши. Краем глаза я видела, как Дедал оттолкнул одного и занял его место. Но мне теперь было не до него.
– Сцилла! – воскликнула я вновь. – Я Перс! Целый год разыскиваю тебя по морям.
Она уставилась на меня – глаза мертвые, просто дыры в серой плоти. Из одного ее горла вырвался хрип. Способность к речи Сцилла утратила.
– Эту дрянь, мою сестру, изгнали за то, что она с тобой сделала, – сказала я. – Но она заслуживает худшего. Какой мести ты желаешь? Скажи. И мы с Пасифаей отомстим за тебя.
Я старалась говорить медленно. Каждая секунда – еще один взмах весел. Сцилла сверлила меня глазами, всеми двенадцатью. Я видела кровь, запекшуюся вокруг ее пастей, обрывки плоти, застрявшие меж зубов. И чувствовала, как тошнота подступает к горлу.
– Мы искали для тебя лекарство. Чудодейственное снадобье, чтобы вернуть тебе былой облик. Нам не хватает тебя прежней.
Мой брат в жизни не сказал бы ничего подобного, но, похоже, это было не важно. Она слушала и следовала вдоль скалы за кораблем, скручиваясь и раскручиваясь. Сколько раз уже взмахнули весла? Десять? Сто? Видно было, как работает ее отупевший мозг. Бог? Что здесь делает бог?
– Сцилла! – продолжила я. – Ты примешь его? Примешь наше лекарство?
Она зашипела. Гнилостное, горячее как огонь дыхание вырвалось из ее глотки. Однако интерес ко мне Сцилла уже потеряла. Две головы обратились к гребцам. И остальные поворачивались следом. Я видела, как ее шеи вновь сжимаются в пучок.
– Гляди! – закричала я. – Вот оно!
Я подняла открытый пузырек вверх. Только одна голова обернулась ко мне, но больше и не нужно было. Я размахнулась и бросила его Сцилле в пасть. Пузырек попал ей прямо промеж зубов, и я увидела, как горло колыхнулось, сглотнув. Я произнесла заклятие, чтобы вернуть Сцилле прежний облик.
Сначала ничего не произошло. Потом она взвизгнула, да так пронзительно, что показалось – земля треснет. Головы ее взвились и ринулись вниз, ко мне. Я успела только ухватиться за мачту. Ходу, мысленно велела я Дедалу.
Сцилла ударила по корме. Палуба треснула, будто коряга, поручни оторвались. Полетели щепки. Вокруг валились люди, не вцепись я в мачту, тоже упала бы. Я слышала, как Дедал выкрикивает приказания, но не видела его. Шеи Сциллы уж вскинулись снова, как ядовитые змеи, и в этот раз, я знала, она не промахнется. Ударит прямо по палубе, расколет корабль надвое, а потом выловит нас из воды одного за другим.
Но она не ударила. Головы шмякнулись в воду позади корабля. Сцилла дернулась, рванулась вперед, лязгая гигантскими челюстями, как пес, силящийся сорваться с привязи. Я не сразу сообразила – до того помутилось в голове: она достигла предела. Дальше ее конечности, цеплявшиеся за стены пещеры, не вытягивались. Мы прошли.
Сцилла, видимо, поняла это в ту же секунду. Завопила от ярости и принялась бить головами по воде, взметывая позади нас огромные волны. Корабль накренился, зачерпнул воды кормой и низкими бортами. Вцепившиеся в тросы люди, хоть ноги их волочились по воде, держались крепко, и с каждой минутой мы уходили все дальше.
Сцилла билась о скалу и выла от досады, пока не исчезла наконец, окутанная туманом.
Я прислонилась лбом к мачте. Одежда сползала с моих плеч. Плащ затянулся на шее, разгоряченное тело зудело. Чары больше не действовали. Я снова стала собой.
– Богиня…
Дедал встал на колени. А за ним, тоже на коленях, выстроились и остальные. Лица людей – пухлые и осунувшиеся, изрубцованные, бородатые, обожженные – были мертвенно бледны от потрясения. На них появились царапины, шишки на лбах, оттого что всех швыряло по палубе.
Я их едва видела. Сцилла стояла перед моими глазами, ее хищные пасти и пустые, мертвые глаза. Она не узнала ни меня, ни Перса во мне, ни кого-то еще. Я отвлекла ее на мгновение лишь потому, что неожиданно оказалась богом. Разума у Сциллы не осталось.
– Госпожа, – заговорил Дедал. – Мы до конца своих дней будем приносить тебе жертвы за это. Ты спасла нас. Вывела живыми из пролива.
Остальные вторили ему, бормоча молитвы, воздевая руки с огромными, как блюда, ладонями. Некоторые прикладывались лбами к палубе, как делают на Востоке. Поклонение – такой платы требовали мне подобные за свои услуги.
Желчь подступила к горлу.
– Глупцы, я сама создала эту тварь. Из-за гордыни своей да пустых грез. А вы меня благодарите? Двенадцать ваших товарищей погибли из-за меня, и сколько тысяч погибнет еще? Снадобья сильнее того, что я дала ей, у меня нет. Понятно вам, смертные?
Мои слова иссушали воздух. Свет моих глаз опалял.
– Мне от нее никогда не избавиться. Ее не сделать прежней – ни сейчас, ни после. Какая она есть, такой и останется. И вечно будет угощаться вашим братом. Так что вставайте. Вставайте, беритесь за весла, и чтоб я больше не слышала о вашей нелепой благодарности, или заставлю вас пожалеть об этом.
Они ежились и тряслись, словно вовсе беззащитные существа, каковыми и были, неуверенно поднимались на ноги и расползались. В небе над нами не осталось ни облачка, воздух придавило жаром к палубе. Я сорвала плащ. Пусть солнце жжет меня. Пусть спалит до костей.
Глава десятая
Три дня я так и простояла на носу. На островах мы больше не ночевали. Гребцы работали по очереди и спали прямо на палубе. Дедал чинил поручень, потом тоже садился на весла. Предлагая мне пищу, вино и постель, он был неизменно учтив, но потом сразу уходил. А чего я хотела? После того как, подобно собственному отцу, обрушила на Дедала свой гнев. Снова я все испортила.
На седьмой день, в самый его разгар, мы достигли Крита. Солнце исторгало из воды полотнища света, и парус ослепительно сиял. Вокруг нас, в заливе, теснились корабли: микенские баржи, финикийские торговые суда, египетские галеры, а еще хетты, эфиопы, гесперийцы. Все купцы, попадавшие в здешние воды, хотели торговать с богатым Кноссом, и Минос это знал. Гостей приветствовали просторные и безопасные пристани и сборщики платы за право этими пристанями воспользоваться. Постоялые дворы и публичные дома тоже принадлежали Миносу, золото и драгоценные камни текли к нему широкой рекой.
Капитан повел наше судно прямиком к первой пристани, принимавшей царские корабли. И я оказалась средь портового шума и суеты: люди вокруг бегали, кричали, грузили на борт ящики. Полидамант сказал что-то начальнику порта и повернулся к нам:
– Ты отправишься немедля. Вместе с мастером.
Делал сделал мне знак идти первой. Мы последовали за Полидамантом к выходу из порта. Перед нами колыхалась в знойном мареве грандиозная известняковая лестница. Мимо спешили люди – слуги и аристократы тоже – с темными от солнца оголенными плечами. А наверху, на холме, блистал дворец царя великого Кносса, похожий на улей. Мы взбирались к нему. Позади меня тяжело дышал Дедал, впереди – Полидамант. За долгие годы ступени стерлись, сгладились бесчисленным множеством спешащих ног.