Когда Энцо вел меня мимо них, я спросила:
— Это из-за того, что я — женщина, или вы в принципе не умеете проигрывать?
— Я ее пристрелю, — прохрюкал Томми.
— Попозже, — сказал Гейнор, — попозже.
Интересно, он это всерьез? Если заклинание Доминги сработает, я превращусь в живого зомби и буду выполнять ее волю. Если оно не сработает, Томми или Бруно, или оба вместе меня укокошат. Я надеялась, что есть еще что-то третье.
36
Что-то третье заключалось в том, что я очнулась привязанной к стулу. Из трех предложенных вариантов это был лучший, но ненамного. Я не люблю, когда меня связывают. Это означает, что больше выбора у меня нет. У Доминги были обрезки моих волос и ногтей. Волосы и ногти для того, чтобы составить заклинание повиновения. Вот черт.
Стул был старым, с прямой спинкой. Мои запястья были привязаны к задним ножкам, а ноги — к передним. Веревки были затянуты туго. Я напрягла мускулы в надежде немного ослабить узлы. Никакого эффекта.
Меня связывали уже не однажды, и всякий раз я тешила себя иллюзией, что, как Гудини, смогу ослабить путы и освободиться. Почему-то так никогда не получается. Если уж тебя связали, ты остаешься связанным, пока тебя не отпустят.
Беда только в том, что на сей раз меня отпустят лишь затем, чтобы испробовать на мне маленькое гадкое заклинание. Я должна сбежать раньше. Чего бы мне это ни стоило. Милый Боже, пожалуйста, дай мне сбежать.
Дверь открылась, словно в ответ на молитву, но это был не освободитель.
Вошел Бруно, неся на руках Ванду. Правая сторона ее лица была в засохшей крови. Над глазом порез, на левой щеке — огромный синяк. Нижняя губа была разорвана и еще кровоточила. Глаза были закрыты. По-моему, она была без сознания.
У меня тоже был весьма болезненный синяк на левой стороне лица — последствия схватки с Бруно, — но по сравнению с тем, что выпало на долю Ванды, это было ничто.
— И что теперь? — спросила я Бруно.
— Это тебе для компании. Когда эта шлюха очнется, спроси ее, что еще Томми с ней делал. Может, тогда ты станешь сговорчивее.
— А я думала, что Доминга собралась меня околдовать, чтобы помочь вам, недоумкам.
Он пожал плечами.
— Гейнор не слишком верит в нее с тех пор, как она так облажалась.
— Он никому не дает второго шанса, — заметила я.
— Это уж точно. — Он положил Ванду на пол. — Ты, девочка, лучше прими его предложение. Одна мертвая шлюха — и ты получишь миллион долларов. Соглашайся.
— Вы хотите использовать Ванду в качестве жертвы? — Даже мне показалось, что мой голос звучит устало.
— Гейнор не дает второго шанса.
Я кивнула.
— Как твое колено?
Бруно поморщился.
— Я его вправил.
— Боль, наверное, была адская, — сказала я.
— Еще бы. Если ты не согласишься на предложение Гейнора, то узнаешь это на собственной шкуре.
— Око за око, — сказала я.
Бруно кивнул и поднялся. Он старался не слишком нагружать правую ногу. Увидев, что я смотрю на его больное колено, он сказал:
— Поговори с Вандой. И хорошенько подумай. Гейнор говорит, что превратит тебя в калеку, а потом сделает своей игрушкой. Ты же этого не хочешь.
— Как у тебя хватает совести на него работать?
Бруно пожал плечами.
— Он хорошо платит.
— Деньги — это еще не все.
— Так обычно говорят те, кто никогда не голодал.
Он меня подловил. Мне оставалось только молча смотреть на него. Мы пялились друг на друга минут пять. Наконец в его глазах мелькнуло что-то человеческое. Я не могла бы сказать, что именно. Впрочем, я понимала, что это все равно ничего не значит.
Бруно повернулся и вышел из комнаты.
Я поглядела на Ванду. Она лежала на боку и не шевелилась. Сегодня на ней была другая длинная юбка, но такая же пестрая. Белая блузка с широким воротником на шнуровке была разорвана. Под ней был лифчик цвета спелой сливы. Я готова была поспорить, что, прежде чем Томми ее изнасиловал, на ней были такие же трусики.
— Ванда, — тихо позвала я. — Ванда, ты меня слышишь?
Ее голова медленно повернулась. Один глаз широко открылся, и в нем мелькнул ужас. Второй глаз был залеплен засохшей кровью. Ванда в панике принялась скрести его пальцами. Открыв наконец оба глаза, она поморгала и только тогда осознала, кто перед ней. Что она ожидала увидеть в первый момент, когда только очнулась? Я вспомнила ужас в ее взгляде и подумала, что не хочу об этом знать.
— Ванда, ты в состоянии говорить?
— Да. — Ее голос был тихим, но ясным.
Я хотела спросить, как она себя чувствует, но ответ был написан у нее на лице.
— Если ты сможешь подползти ко мне и развязать веревки, я выведу нас отсюда.
Она посмотрела на меня так, словно я потеряла рассудок.
— Мы не сможем убежать. Гарольд хочет нас убить. — Последняя фраза прозвучала как простая констатация факта.
— Надо бороться, Ванда. Развяжи меня, и я что-нибудь придумаю.
— Он будет меня мучить, если я тебе помогу, — сказала она.
— Он хочет принести тебя в жертву, чтобы оживить своего предка. Что хуже этого он может с тобой сделать?
Она моргнула, но взгляд ее прояснился. Казалось, страх — это наркотик, и она борется с его влиянием. А может, наркотиком был Гарольд Гейнор. Да, пожалуй, что так. Она была наркоманкой. Зависимость от Гарольда Гейнора. Каждый наркоман готов умереть ради еще одной дозы. Но я не была наркоманкой.
— Развяжи меня, Ванда, пожалуйста. Я выведу нас отсюда.
— А если не сможешь?
— Хуже-то все равно не будет, — сказала я.
Казалось, я все же заставила ее задуматься. Я напряженно прислушивалась, нет ли шагов в коридоре. Если Бруно вернется, когда мы будем готовить побег, нам придется плохо.
Ванда привстала на руках. Ее ноги волочились за ней, такие же безжизненные, как длинная юбка. Она начала подтягивать себя ко мне. Я думала, что это займет много времени, но она двигалась быстро и в считанные минуты была уже рядом со мной.
Я улыбнулась.
— Ты очень сильная.
— Руки — это все, что у меня есть. Они должны быть сильными, — сказала Ванда. Она принялась теребить веревку на моем правом запястье. — Узлы слишком тугие.
— Ты справишься с ними, Ванда.
Она вновь заработала пальцами. Мне показалось, что прошла целая вечность — а на самом деле не больше пяти минут, — когда я почувствовала, что узел ослаб. Ура!