Я останусь - читать онлайн книгу. Автор: Лана Черная cтр.№ 15

7. Январь.

Я не знаю, что такое любовь. Нет, каждый день видя счастливых родителей – я чувствую их тепло; вижу, как сияют их глаза, когда они разговаривают или просто смотрят друг на друга. В такие минуты каким-то шестым чувством я понимаю - между ними очень сильная связь. И это намного крепче того эфемерного чувства, складывающегося в шесть самых обычных букв, которые ничего не значат.

Я не знаю, что такое любовь. Но я знаю, что есть безумство. Когда плавишься от одного взгляда, когда себя теряешь в его руках. Когда, кажется, дышать не можешь, если его нет рядом. Безумство. Сумасшествие. Но не любовь. Нет, я не знаю, что такое любовь. Зато я знаю, что такое боль. Теперь знаю. По-настоящему.

Она разная. И та детская, когда самая родная, самая близкая мама вдруг оставляет в приюте, лишь сказав: «Так будет лучше», — жалкий лепет по сравнению с тем, что я испытываю сейчас. Боль многогранна. И каждая ее грань остра как бритва. Каждая ее сторона режет до крови и темных кругов перед глазами. Она выворачивает нутро, ломает кости и рвет душу. Боль убивает. И я не знаю, как с ней справиться.

Я смотрю на женщину напротив и задыхаюсь от боли и безысходности. А она улыбается чуть растерянно, что-то говорит, но я не слышу. В ушах гулко бьется пульс. Дрожат руки и ноги совсем ватные.

А она красивая и хрупкая, будто статуэтка. Черные волосы вьются мелким бесом, совсем короткие, и делают ее похожей на девчонку, пожалуй, даже моложе меня. Но я знаю, что ей тридцать два и что она вот уже двенадцать  лет замужем, а еще пять прикована к инвалидному креслу. Я знаю, что за эти пять лет она трижды пыталась покончить с собой. Знаю, что каждый раз ее спасал муж.

А еще я знаю ее мужа. Знаю, как он заливисто смеется, запрокидывая голову. Знаю, что он отлично катается на коньках. Что когда-то был летчиком-испытателем. И что ему пришлось бросить любимую профессию. Знаю, что его прадед был военным летчиком и в память о нем он носит его медальон, причудливую серебряную кошку, которая сейчас жжет кожу под тонкой водолазкой.

Я знаю, как он улыбается во сне. И как смешно морщится, когда по утрам его будит такое редкое в это время года солнце. Я знаю, как он пахнет. Как срывается его дыхание от поцелуя. Я знаю каждый шрам, каждую родинку на его теле.

А еще я теперь знаю, что любовь – это дьявольски больно. Почти смертельно.

— Мария, что с вами? — скрипучий женский голос заставляет вздрогнуть. Резко оборачиваюсь. Слишком резко. Немолодая женщина за спиной испуганно отпрядывает. А я тут же натягиваю на лицо фальшивую улыбку.

— Простите, — дрогнувшим голосом. — Просто…вспомнилось.

Женщина, Зоя Васильевна, кивает понимающе. И в ее взгляде сочувствие, от которого становится совсем тошно. Мои извинения она истолковывает по-своему, с высоты собственного горя. Пусть так. Лучше, чем ей действительно понять, о чем я думаю.

А я ведь не поверила. Ни единому Федькиному слову, когда он приперся ко мне два дня назаж извиняться. Ни одной его чертовой фотографии. Не поверила. А он лишь усмехнулся и адрес написал на бумажке. Мы знаем друг друга с пятнадцати лет. Он понимал, что я все равно поеду.

Я не верила, пока мчалась сюда. Не верила, пока поднималась по лестнице на третий этаж. И пока звонила. И пока мило разговаривала с чудной Зоей Васильевной, принявшей меня за сотрудницу социальной службы. Я и не разубеждала, помогая разбирать пакеты с продуктами. И не верила. Пока не зашла в спальню познакомиться с «подопечной». Пока не увидела их фотографии. Пока Зоя Васильевна не принялась рассказывать, какой чудный у ее дочери муж. Что он один их опора.

Я думала – больнее уже не будет. Ошиблась, когда увидела ее, улыбающуюся, с неистребимой тоской в серых глазах. Такую неуловимо похожую на меня.

— Машенька, — всплеснула женщина руками, — ты улыбаешься. О Боже. Вы не поверите, — уже мне, — это…это просто чудо.

Машинально киваю, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Уйти. Сбежать. Но сперва…

— Извините, но мне уже пора.

— Как? — это уже Машенька. Нет, не смотреть.  Не сейчас. Иначе не выдержу. — А чаю? Мама, что же вы стоите?

— Нет-нет. У меня еще несколько адресов.

— Тогда в другой раз?

Снова киваю, зная точно – никакого следующего раза не будет. Торопливо ухожу, сбегаю по ступенькам, но в окно подъезда вдруг вижу такую знакомую «Эскаладу», паркующуюся во дворе. Замираю. Сердце пропускает удар. Наблюдаю, как из машины появляется Игорь. Как он захлопывает водительскую дверцу, как с заднего сидения забирает кучу пакетов и запирает машину. А потом поднимает голову и…его взгляд обжигает, скручивает в тугой узел, до предела. Еще немного и лопнет пружина, порвется. И тогда я точно умру. Нет. Нельзя. Он не должен поверить. Узнать. Не сейчас.

Вверх через ступеньку. Спрятаться на самой верхней площадке. И молить всех святых духов вселенной, чтобы он не поверил. Пусть идет к своей Машеньке. Пусть. А я…я выживу.

Замираю. Перестаю дышать. И слушаю. Вот торопливые шаги по ступеням. Чуть выше нужного этажа. Вжимаюсь в темный угол. Пожалуйста, не надо. Не иди. Тебе показалось. Миленький, родной, не надо. Хуже ведь будет. И тебе, и мне, и…Машеньке. Шаги становятся ближе. Зажмуриваюсь. И тут тишину подъезда оглушает шум открывающейся двери.

— О, Гроза! — мужской баритон ниже этажом удивлен. — Давненько не пересекались.

Распахиваю глаза, не понимая, кто здесь мог меня узнать. И тут же выдыхаю – на моем этаже пусто и по-прежнему темно. Но он ведь сказал Гроза?!

— Да ладно, две недели назад только виделись, — хриплый голос Игоря стягивает еще туже пружину в моей душе. Закусываю губу.

Две недели назад был Новый год, который я встречала одна в пустой квартире. Игорь приехал только утром. Он не говорил, где был. Да я, собственно и не спрашивала. Наверное, боялась услышать ответ.

— Ох, черт, забыл, прикинь? — посмеивается его собеседник.

— Пить меньше надо, — хмуро отрезает Игорь, которого другой называет Грозой. Что это, если не насмешка судьбы?

— Это точно, — так же весело соглашается обладатель баритона. — Как Машка? Видел, как вы гуляли и… — он осекается. — Ладно, Гроза, побег я. Не пропадай.

— Беги уже, спортсмен.

И снова открывается дверь. На этот раз до меня доносится радостный голос Зои Васильевны, приглушенный Игоря, а потом все стихает. А я таки выбираюсь на улицу. Накидываю капюшон и теряюсь в сгущающихся сумерках.

Иду торопливо, спиной чувствуя выжигающий взгляд. Чудятся тяжелые шаги, рваное дыхание. На перекрестке не выдерживаю и оборачиваюсь – никого. Только паранойи не хватает для полного счастья. Однако цепкий взгляд не отпускает, жжет спину, мешает, заставляет думать, изворачиваться, искать ходы и лазейки в пустых дворах.

Только оказавшись во дворе собственного дома понимаю – меня загнали в требуемое место. И темная фигура, поспешно удаляющаяся в противоположную сторону, тому подтверждение. Вот только домой я не хочу. Там все напоминает об Игоре. А думать о нем сейчас слишком больно. И не думать невозможно. Такое ощущение, будто каждая улочка слышала звуки наших шагов и озорной смех; каждая витрина помнит наши смешные рожи, кривляющиеся на разный лад; каждый парк – двоих, играющих в «снежки» и валяющихся в сугробах.