Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки - читать онлайн книгу. Автор: Константин Пахалюк, Леонид Терушкин cтр.№ 119

К тому же эсэсовцы воровали драгоценности, которые принесли с собой их жертвы. Они приказывали польским ювелирам, братьям Сурунглер из Пулавы ^[591] делать украшения, чтобы дарить их своим семьям, когда они уезжали в отпуск. <…>

Самый длинный день

В сентябре 1943 года прибыла группа советских военнопленных. Польские евреи хорошо знали лагерь и привычки эсэсовцев. Советские евреи умели обращаться с оружием.

Саша Печерский и Леон Фельдхендлер разработали детали этого плана.

14 октября 1943 года был самым длинным днём в моей жизни. За пять минут до назначенного часа, один из молодых заключенных попросил эсэсовца Вольфа зайти на склад одежды: «Мы нашли несколько экземпляров очень хорошей одежды и не знаем, что с ней делать». Вольф туда зашёл и был убит ударом топора по голове. Эсэсовец Бекмен был убит ударом ножа у себя в кабинете.

Мы овладели их оружием и бросились на штурм арсенала. Каким счастьем было держать в руках оружие. Я побежал тогда к краю поля, где земля заминирована. Но сильная стрельба принудила меня отступить. Я перешагнул через колючую проволоку, ведомый неведомой силой. Лес! Свобода! Но больше половины из наших 600 восставших погибло: одни, сражаясь в лагере, другие — подорвавшись на минах, третьи — были эсэсовцами убиты в лесу.

Восстание в Собиборе.

Свидетельство Александра Печерского

Осенью 1943 года немцы начали очищать Минск от евреев. Последние жители гетто были переведены в рабочий лагерь по улице Широкой. Здесь к ним были присоединены 500 евреев-ремесленников, сотни военнопленных из советских евреев и 300 человек задержанных за неподчинение немецкому порядку.

Подъем в лагере был в пять часов утра, и рабочий день заканчивался в 6 часов вечера. Мы получали в день 2 порции хлеба по 150 грамм и суп. Комендант лагеря был Вакс.

Переезд лагеря в Собибор

18 сентября 1943 года было объявлено, что евреи будут отправлены в Германию вместе с семьями. В 4 часа утра молчаливая толпа покидала Минск, мужчины шли пешком, женщины ехали на машинах. Мы оказались на вокзале, где нас поджидал уже готовый к отправлению состав: нас погрузили по 60 человек в товарные вагоны, многие стояли. Спустя четыре дня мы прибыли в Собибор. Поезд остановился и ночь мы провели на запасном пути, и нам дали только воду. Утром поезд вновь остановился, двери открылись, надпись «Зондеркомманда Собибор».

Бледные, усталые мы вышли из вагонов. Группа офицеров эсэсовцев поджидала нас. Один офицер, обершарфюрер Гомерский заорал: «Плотники и столяры, выйти вперед без семей». Около 80 человек было препровождено внутрь лагеря и заперто в бараке.

Заключенные, прибывшие сюда ранее, сообщили нам, что лагерь Собибор. Мы воевали, страдали в других лагерях, но в ужасе мы не смогли сомкнуть глаз в течение ночи. Шлойма Лейтман, один из польских евреев, прибывший из лагеря на Широкой, улёгся рядом со мной. «Что теперь с нами будет?»— спросил он меня. Я не ответил и притворился спящим. Я не мог освободиться от мысли о побоях, о которых мне рассказывали, и я невольно вспомнил маленькую девочку Нелли, которая ехала со мной в одном вагоне и которая теперь была мертва. Я видел её в душевых, в горле у меня перехватило, я задыхался, думая о своей собственной дочери Элочке.

24 сентября. Мы находимся в лагере Собибор. Подъём в 5 часов. Мы получаем по одному литру теплой воды без хлеба. В 5 часов 30 минут нас пересчитывают, в 6 часов мы колоннами по три человека отправляемся на работу. Русские евреи шагают во главе колонны, за ними польские, чешские и голландские евреи. Я вспоминаю, что обершарфюрер Френцель приказывал нам петь. Цибульский шагал рядом со мной. «Что петь?»— спрашивает он, и я отвечал: «Все знают только одну песню: «Если завтра война». Это была русская патриотическая песня, которая хорошо запоминалась и дарила нам надежду на освобождение.

Солдаты повели нас к северному лагерю, в новый сектор лагеря «Норд-лагерь». Девятый барак был закончен, другие были в процессе строительства, наша группа была разделена на две: одна группа работала на строительстве бараков, другая рубила дрова. В первый день работы 15 из нас получили по 25 ударов хлыста.

25 сентября. Мы выгружали целый день уголь. У нас было 20 минут на обед. Повар старался нам выдать пайки, но не мог нас обслужить всех за 20 минут. Было ещё триста узников, которых нужно было покормить. Френцель в ярости вытолкнул его во двор, заставил его сесть на землю и избил его плетью. Повар стонал, его лицо было в крови, суп отдавал вкусом крови, и хотя мы были очень голодны, многие из нас не смогли съесть всю порцию.

Узники из лагеря на Широкой

В аду Собибора прошлое, казалось, никогда не существовало. Мы были в другом мире.

Я родился в Кременчуге в 1909 году. Я провёл свое детство в Ростове. Закончив среднюю школу, я продолжил учение в музыкальной школе. Музыка и театр были для меня самой важной вещью в мире. Я руководил кружком драматического искусства для любителей, работал в администрации, которая мне позволила посвятить себя искусству.

В 1941 году я был мобилизован со званием младшим лейтенант. Немного позже, в начале компании, я получил звание лейтенанта, потом в октябре 1941 года я попал в плен, заболел тифом, но постарался выздороветь, чтобы не быть убитым. В мае 1942 года я с 4 другими заключенными попытались убежать. Но нас поймали и отослали в дисциплинарную команду в Борисов, затем в Минск. В Минске во время медицинского осмотра меня выявили как еврея. Я был отправлен вместе с другими военнопленными евреями, прибывшими в то же время, в подвал, который назывался: «Еврейский погреб». Мы там пробыли в полной темноте 10 дней. Это ужасная пытка, мрак. У нас было право на 100 грамм хлеба и кружку воды, на целый день. Потом в сентябре 1942 года нас перевели в трудовой лагерь на Широкой в Минске. Там я оставался до моего отправления в Собибор.

Наше прибытие в лагерь вызвало большое удивление у старых заключенных. Они знали хорошо, что где-то война началась, но они никогда не видели людей, которые её творили, и потом среди них были люди, которые могли пользоваться оружием. Старые заключенные приблизились к нам. Мужчины и женщины дали с полуслова нам понять, что они все мечтали покончить с этим адом и взбунтоваться.

Я не умел разговаривать по-еврейски, нам служил переводчиком Шлома Лейтман, уроженец из Варшавы, но прибыл из Минска. И потом, говоря по-русски, меня могли понимать поляки.

Я хочу объяснить расположение лагеря. В лагере № 1, где мы жили, находились ремесленные мастерские, кузница и кухня. В лагере № 2, куда прибывали новые заключенные, находились склады разграбленного багажа.

Из лагеря № 2 тропинка, огороженная колючей проволокой, вела в лагерь № 3. Там находились крематории.

26 сентября, всё та же каторжная работа. В полдень мы получали порцию заплесневелой каши, а вечером ломтики хлеба. 25 заключенных получали каждый день 25 ударов плетью за нерасторопность в работе. Мне удавалось не получать их. Почему? Возле меня работал один голландский заключенный, высокий и худой, в очках. Он колол дрова и его удары были слабы. Надзиратель начинал его хлыстать по голове. Удивленный, я прекратил работать. «Я даю тебе 5 минут, чтобы разрубить этот пень», — закричал тогда надзиратель. — Если ты не успеешь, то получишь 25 ударов плетью». Я ударил по пню, как будто это была голова стражника. Пень раскололся. «Стоп, хорошо, 4,5 минуты», — сказал эсэсовец, смотря на свои часы. Он хотел предложить мне сигарету. «Спасибо, я не курю».