Он боролся с этим ощущением, боролся отчаянно.
– Продолжай, Джордж, – сказал Тад, сам удивленный некоторыми
злобными нотками в своем голосе. Он был в смятении, захвачен мощным влиянием
расстояния и нереальности всего происходящего... но, слава Богу, голос звучал
так бодро и уверенно! – Скажи это вслух, почему ты не делаешь этого?
– Если ты настаиваешь.
– О, да.
– Время начать новую книгу. Новый роман Старка.
– Я так не считаю.
– Не говори этого! – Звуки этого голоса были похожи на свист
пуль. – Я нарисовал для тебя целую картину, Тад. Я это сделал для тебя. Не
заставляй меня нарисовать еще одну на тебе.
– Ты мертв, Джордж. Ты просто недостаточно разумен, чтобы
лечь в землю.
Голова Розали слегка повернулась; Тад заметил один ее
вытаращенный глаз, до того как она повернулась назад к своим сигаретным
сооружениям.
– Попридержи-ка свой язык! – В голосе послышалась настоящая
ярость. Но было ли в нем и что-то еще? Может быть, страх? Боль? И то, и другое?
Или он только сам себя дурачит, думая обо всем этом?
– Что-нибудь не так, Джордж? – вдруг насмешливо спросил Тад.
– Ты теряешь некоторые свои счастливые мысли?
Там, на том конце провода, наступила пауза. Он был сильно
удивлен, выбит из колеи, по крайней мере, на какое-то время. Тад был абсолютно
уверен в этом. Но почему? Что вынудило Старка замолчать?
– Слушай меня, друг-дерьмо, – наконец произнес Старк. – Я даю
тебе неделю, чтобы начать роман. Не думай, что ты сможешь нагадить мне, потому
что это невозможно. – Последнее слово было произнесено врастяжку с дифтонгами
«оу» вместо "о". Да, Джордж был опечален. Это могло стоить Таду
больших неприятностей в будущем, но сейчас он чувствовал только радость победы.
Он прошел через это. Ему казалось, что не только он один ощущал беспомощность и
ночные кошмары во время этих задушевных бесед; сейчас он зацепил Старка, и это
было просто прекрасно.
Тад сказал:
– Это в основном правда. Между нами нет бычьего дерьма.
Что-то другое – может быть, но не оно.
– У тебя была идея, – сказал Старк. – Она у тебя созрела,
еще до того, как чертов недоносок вздумал пошантажировать тебя. Та, насчет
свадьбы и бронированного автомобиля.
– Я выкинул мои наброски. Те, что делал с тобой.
– Нет, те наброски, что ты выкинул, были моими, но дело не в
этом. Тебе не нужны наброски и черновики. И без них получится хорошая книга.
– Ты не понимаешь. Джордж Старк умер.
– Ты – тот, кто не понимает, – перебил Старк. Его голос был
мягок, глубок и проникновенен. – У тебя неделя. И если ты не напишешь хотя бы
тридцати страниц рукописи, я приду за тобой, старина. Только я начну не с тебя,
это было бы слишком легко и просто. Чересчур даже легко. Я сперва займусь
твоими детьми, и они будут умирать медленно. Я позабочусь об этом. Я знаю как.
Они не будут понимать, что происходит, только то, что они умирают в агонии. Но
ты будешь знать, и я буду, и твоя жена тоже. Затем я возьмусь и за нее, только
перед этим я сперва возьму ее. Ты понимаешь, что я имею в виду, старина. А уже
после них я займусь и тобой, Тад, и ты умрешь так, как еще не умирал ни один
человек на Земле.
Старк остановился. Тад мог слышать, как он яростно чешет
свое ухо, словно собака жарким днем.
– Ты не знаешь насчет птиц, – мягко сказал Тад. – Это
правда, ведь так?
– Тад, не говори чепухи. Если ты не начнешь очень скоро
писать, много людей пострадает. Время начинает идти.
– О, я весь внимание, – сказал Тад. – Что меня удивляет, так
это то, как ты ухитрился написать на стенах в квартирах Клоусона и Мириам то,
чего сам не знаешь?
– Тебе лучше прекратить молоть всякую чушь и начать
соображать, мой милый друг, – сказал Старк, но Тад смог уловить нотки
некоторого замешательства и даже испуга внутри этого голоса. – На их стенах не
было ничего написано.
– О нет. Там было написано. И ты знаешь что именно, Джордж?
Я думаю, здесь причина в том, что это написал не ты, а я. Я думаю, что часть
меня была там. Каким-то образом часть меня оказалась там, чтобы следить за
тобой. Я думаю, что я единственный из нас двоих, кто знает про воробьев,
Джордж. Я думаю, что, возможно, это написал я. Ты должен подумать об этом...
подумать крепко... перед тем как ты начнешь давить на меня.
– Послушай меня, – сказал Старк вежливым голосом. Слушай
меня действительно внимательно. Сперва твои дети... потом жена... потом ты.
Начинай новую книгу, Тад. Это лучший мой тебе совет. Лучший совет из тех,
которые у тебя были в этой треклятой жизни. Начинай книгу. Я не мертв.
Долгая пауза. Затем мягко, очень ласково:
– И я не хочу быть мертвым. Поэтому отправляйся домой,
поточи карандаши и, если тебе нужно немного вдохновения, подумай как будут
выглядеть твои крошки с лицами, полными стекла. Нет никаких дурацких птиц.
Забудь о них и начинай писать.
Затем последовал отбой.
– ... тебя, – прошептал Тад в мертвый телефон и повесил
трубку.
Глава 17
Падение Уэнди
Ситуация должна разрядиться так или иначе, неважно как – Тад
был уверен в этом. Джордж Старк не ушел просто так. Но через два дня после
второго звонка Старка Тад пришел к выводу, который подтвердился кувырком Уэнди
с лестницы, что ситуация может измениться и к лучшему.
Наконец-то он увидел наиболее приемлемый курс своих
действий. Тад провел эти два дня в каком-то безветренном успокоении. Он
обнаружил, что ему трудно следить даже за самыми примитивными телепередачами,
невозможно читать, и сама мысль о письме казалась столь же дикой, как
путешествовать быстрее луча света. В основном он слонялся из комнаты в комнату,
присаживался на короткое время, а затем снова начинал свое бесцельное движение.
Он натыкался повсюду на ноги Лиз, а еще чаще – дергал ее за нервы. Она не очень
строго комментировала его действия, хотя, как догадывался Тад, ей приходилось
не раз прикусывать язык, чтобы не выдать ему устный эквивалент самых грубых
выражений, которые старательно вырезают редакторы из текста его романов.
Дважды он решал рассказать ей о втором звонке Джорджа
Старка, о том самом разговоре, в котором старый лис Джордж точно описал, что у
него на уме, полностью удостоверившись и застраховавшись от того, что их беседа
может быть записана на пленку, и что они разговаривают без свидетелей. Оба раза
Тад останавливался уже в начале, уверенный, что пересказ не поможет ничему, а
только опечалит Лиз в еще большей мере.