Маленькая Доди приобрела три многоквартирных дома. Годы шли.
Те 177 фунтов, которые заставляли здоровых мужиков ползать перед ней на
коленях, когда она красовалась перед ними в костюме Евы, теперь превратились в 280.
Вложения в недвижимость которые давали хорошую прибыль в середине 70-х годов,
стили быстро таять в 80-х. Она слишком поздно сообразила, что плохо разбирается
в биржевых делах, и ей надо было бы пораньше вспомнить о тех двух превосходных
брокерах, с которыми она провела немало времени совсем незадолго до выхода из
игры.
Один ее дом был продан в 1984, второй – в 1986 году, под
надзором бесстрастного представителя налогового управления. Она держалась за
третий дом на Эл-стрит столь же упрямо, как проигрывающий все в рулетку игрок
за последнюю свою фишку. Она надеялась, что где-то совсем рядом стоит удача,
еще немного – и что-то Случится. Но ничего такого не Случилось до сего времени,
и она не думала уже, что может Случиться на следующий год или в два последующих
года... Если бы это произошло, она упаковала бы чемоданы и отправилась в Аруба.
А пока она должна просто держаться изо всех сил.
Что она всегда делала и что собиралась делать и дальше.
И спаси Бог того, кто попадется ей на дороге.
Например, такой как Фредерик Клоусон, этот «мистер Большой
кадр».
Она долезла до площадки второго этажа. Из квартиры Шульмана
неслись завывания «Ганз-н-Роузес». «Заглуши свой... ПЛЕЕР!» – завизжала она на
самых верхних нотах... а когда Доди Эберхарт подымала крик до максимального
децибельного уровня, начинали трескаться стекла, глохли малые дети и собаки
падали замертво.
Музыка сразу перешла с воплей на шепот. Доди могла
представить себе чету Шульманов, замерших друг против друга, как перепуганная
пара котят во время грозового шквала, и надеющихся от всей души, что это не их
собирается инспектировать самая страшная ведьма Эл-Стрит. Они боялись ее. Это
было не столь уж неразумно. Шульман был юрисконсультом весьма солидной фирмы,
но ему не хватало еще двух заработанных язв, чтобы стать достаточно независимым
и иметь право утихомирить Доди. Если бы они повстречались на более позднем
этапе его жизни снова, ей бы выпало на долю выносить за ним помои, он знал это
– и это его утешало.
Доди повернула за угол и начала взбираться на третий этаж,
где обитал Фредерик «Мистер Большой кадр» Клоусон в своем изысканном
великолепии. Она шла все той же равномерной походкой носорога, пересекающего
вельд, с задранной вверх головой, и лестница подрагивала от мощи и
значительности всего здесь происходящего.
Она искала глазами нечто впереди себя.
Клоусон не находился даже на том жалком лестничном уровне
юрисконсульта. Он вообще сейчас не имел какого-нибудь уровня. Как и все
студенты, изучающие юриспруденцию, которых Доди встречала когда-либо (в
основном, как арендаторов комнат или квартир, поскольку она никогда не имела
желания сходиться с ними даже, как она говорила, в той ее «другой жизни»), он
отличался горячими желаниями и жалкими доходами. Доди почти никогда не
смешивала эти два компонента. Если у тебя нет денег, то и нечего переть по этой
жизни подобно тупому быку, увидевшему где-то вдали смазливую телку. Если ты не
покончишь с таким поведением, то вполне возможно, тебя повесят за задницу за
то, что ты не платишь в срок.
Конечно, фигурально выражаясь.
До сих пор Фредерику Клоусону как-то удавалось увертываться
от ее нападок и упреков. Он уже задолжал за четыре месяца, и она терпела это
потому, что он сумел ее убедить, что в его случае даже старое священное писание
свидетельствует об истине его утверждений (или может засвидетельствовать): он
действительно должен получить деньги, переведенные на его счет.
Ему бы не удалось наобещать ей что-либо, если бы он
перепутал Сиднея Шелдона с Робертом Ладлэмом или Викторию Хольт с Розмари
Роджерс, поскольку она бы тогда не дала этому человеку ломаного гроша. Но она
увлекалась криминальными романами, и чем они были ближе к документальным, тем
больше она их ценила. Она предполагала, что в мире немало людей, которые
побегут за книгой, только если в воскресном выпуске «Пост» ее авторы будут
перечислены в списках бестселлеров по разряду романтических саг или шпионских
романов. Что же касается ее, то она прочитала почти всего Элмора Леонарда
задолго до тех лет, когда он стал возглавлять книжные хиты, а также отлично знала
книги таких парней, как Джим Томпсон, Дэвид Гудис, Хорас Маккой, Чарльз
Уиллефорд, да и других. Если говорить коротко, то Доди Эберхарт особо любила
романы, где мужчины грабили банки, стреляли друг в друга и демонстрировали
любовь к женщинам, главным образом, вышибая из них дерьмо.
Джордж Старк, по ее мнению, был – или должен был быть –
самым лучшим из всех писателей. Ей чрезвычайно нравились все его вещи от «Пути
Мэшина» и «Оксфордских голубых» до «Дороги на Вавилон», которая была последним
из его шедевров.
«Большой кадр» был окружен записями и романами Старка во
время ее первого визита к нему по поводу задолженности по арендной плате (тогда
просрочка составляла всего три дня, но если им дать хотя бы дюйм, они возьмут и
целую милю), и после проявленного ею законного беспокойства о своих доходах и
его обещаниях выдать ей чек завтра пополудни, она поинтересовалась, являются ли
все эти издания романов Старка необходимыми для его карьеры в юриспруденции.
«Нет, – отвечал Клоусон с лучезарной и хищной улыбкой, – но
они могут как раз финансировать одну такую карьеру».
Именно улыбка более всего прочего сразила тогда ее. Это
заставило Доди несколько поменять линию своего поведения в его случае, тогда
как со всеми прочими должниками она оставалась столь же грубой и жесткой, какой
все привыкли ее видеть. Эту улыбку она много раз видала раньше в своем зеркале.
Она тогда верила, что такая улыбка не может быть притворной, и верила в это и
поныне. Клоусон действительно имел виды на Тадеуша Бомонта; его ошибка заключалась
лишь в слишком большой вере в то, что Бомонт будет всегда шагать бок о бок с
мистером «Большой кадр» типа Фредерика Клоусона. А это было и ее ошибкой.
Она прочла одну вещь Бомонта «Мгла бездны», пользуясь
объяснениями Клоусона о том, что он открыл в этом романе, и решила, что это
исключительно глупая книга. Несмотря на все письма и фотокопии, которые мистер
«Большой кадр» показал ей, она считала очень трудной или почти невозможной для
себя мысль о том, что двумя этими писателями был один и тот же человек. За
исключением... когда она одолела три четверти писанины Бомонта и собиралась уже
забросить эту дерьмовую книжонку в угол, чтобы забыть о ней навсегда, ей вдруг
попалась на глаза сцена, где фермер пристреливает лошадь. Лошадь сломала две
ноги и, конечно, ее следовало пристрелить. Но вся штука была в том, что фермер
Джон наслаждался этим. Он ведь спустил курок, лишь насладившись мучениями
несчастной лошади.
Это выглядело так, словно Бомонт вышел на кухню за чашечкой
кофе, дойдя до этого места... а Джордж Старк вошел и написал эту сцену, ожив,
как сказочный Щелкунчик. Конечно, это единственный золотник в этой куче навоза.