Он налил; себе еще шампанского и пожалел, что в этот момент сэра Антони нет рядом с ним.
Но тут же он вспомнил, что еще не видел свою жену, не говорил с ней. И сразу ощутил, как чья-то холодная рука сжала сердце.
Одно дело прийти в замешательство от того, как все в его доме было устроено Растусом Груном, и совсем другое — сознавать, что ты до сих пор не видел свою жену!
Граф остро ощущал ее присутствие, поднимаясь в свою комнату.
В ней хозяева Инч-Холла спали с тех самых пор, как была построена усадьба.
Спальня была великолепная, с огромной кроватью под балдахином из темно-красного бархата, который опирался на четыре резных столбика по углам.
В изголовье был пришит герб Инчестеров, разделенный на четыре поля.
Бархат обветшал, белье расползалось на глазах, но комната все еще сохраняла свое величие.
Графу всегда казалось, что она хранит воспоминания обо всех, кто жил здесь до него.
Прежде чем открыть дверь, он снова вспомнил о женщине, которая находилась в соседней спальне. Когда-то это была комната его матери.
Проходя мимо, граф услышал там чьи-то голоса, и это заставило его ускорить шаг, будто он испугался, что кто-то остановит его.
Войдя к себе, Инчестер нашел там Хокинса и был так рад увидеть хоть одно знакомое лицо, что невольно протянул камердинеру руку.
— Поздравляю, милорд! — сказал тот. — Да благословит вас небо! Ваша светлость, несомненно, заслужили это.
Граф знал, что слова Хокинса шли от самого сердца.
Затем, как всегда, сдержанно, камердинер спросил:
— Не правда ли, милорд, все было хорошо подготовлено к вашей встрече?
— Что здесь произошло? — поинтересовался Инчестер, пока камердинер помогал ему снять шикарное пальто от Уэстона.
— Как только ваша светлость изволили покинуть нас вчера утром, милорд, они свалились как снег на голову.
Граф слушал, снимая жилет.
— Они прибыли в экипажах и фургонах! Ваша светлость никогда не видели такого нашествия!
Хокинс засмеялся.
— Я даже ущипнул себя, чтобы убедиться, что не сплю!
— Мне тоже показалось, что все это как во сне.
— Теперь, милорд, вы можете спокойно сидеть и наслаждаться. Те, кто прибыл вчера, знают, что они должны делать и как делать.
Граф подумал, что ему бы не хотелось, чтобы кто-нибудь распоряжался В его доме, но он не стал прерывать Хокинса.
— Хотите верьте, Хотите нет, — продолжал рассказывать тот, — шеф-повар, этот лягушатник, готовит лучше, чем кто бы то ни было из тех, кого я встречал в жизни.
Граф улыбнулся.
Он не сомневался, что так оно и было.
— Я ему говорю: «Пять лет я боролся за это место. Мог ли я предположить, что здесь окажешься ты?»
— И что же он ответил?
— Он ответил: «Открой рот и попробуй вот это, тогда и узнаешь, почему я здесь!»
Граф рассмеялся.
Он подумал, что настал момент, когда можно снять то напряжение, в котором он пребывал со вчерашнего вечера.
Перед разведенным в камине огнем была приготовлена ванна..
Рядом стояли огромные начищенные до блеска медные сосуды с горячей и холодной водой.
На некоторое время граф позабыл про все свои вопросы и с наслаждением погрузился в теплую воду.
Восхищенные замечания Хокинса не оставляли никаких сомнений в том, что он по крайней мере получает большое удовольствие от наступивших перемен.
Когда граф уже переоделся в вечерний костюм, камердинер сказал:
— Если за обедом, милорд, вам покажется, что то, что вы едите, похоже на пищу Богов, вы поймете, что почувствовал я!
Смеясь, граф покинул комнату.
Проходя мимо спальни жены, он с трудом заставил себя не спешить.
Внизу в камине был разожжен огонь. Граф не обратил внимания на это, когда в первый раз проходил через холл.
Болтон ожидал в гостиной с бокалом шампанского на серебряном подносе.
Граф заметил, что бокал только один.
Предупреждая его вопрос, Болтон доложил:
— Мне велено передать извинения вашей светлости, но ее светлость еще спит. Ее старая няня думает, что не стоит будить ее сейчас.
Граф почти устыдился того чувства облегчения, которое овладело им.
— Да, конечно, — сказал он. — Если ее светлость спит, не надо будить ее. День был очень длинный, и она, должно быть, ©чет» устала.
Болтон поклонился и вышел из комнаты.
Через несколько минут он вернулся и громовым голосом провозгласил:
— Обед подан, милорд!
Не только граф, но и Бенита, прибыв в Инч-Холл, была поражена.
Она так стыдилась своего заплаканного лица и опухших глаз, что поспешила подняться наверх.
Ей хотелось добраться до своей комнаты, прежде чем ее муж заговорит с ней.
Экономка встретила ее наверху и, присев перед ней в реверансе, приветливо сказала:
— Добро пожаловать, ваша светлость! Если вы соблаговолите последовать за мной, я покажу вашей светлости спальню.
Она пошла вперед и открыла дверь.
Бенита вошла и вскрикнула. Этот слабый звук эхом отразился от стен.
— Няня! — воскликнула она. — Няня! Я и не думала, что ты будешь здесь.
Бенита пробежала через всю комнату и обвила руками шею старушки, которая стояла окало туалетного столика.
Когда Бените исполнилось восемнадцать, ее няне, которая с раннего детства заботилась о ней, стукнуло семьдесят.
Няня никогда не покидала поместья, где всегда была очень счастлива, но майор Гренфел попросил ее поехать в Инч-Холл, чтобы Бените было не так одиноко без него в чужом доме.
— Конечно, я поеду, сэр, — сказала она. — Нельзя же бросить бедную девочку совсем одну.
— Я знал, что вы не откажете мне, — отвечал майор Гренфел. — И еще я прошу, чтобы вы были с ней, когда она узнает о моей смерти.
— Не говорите так, сэр! — воскликнула было няня, но запнулась, увидев выражение его лица. — Простите, сэр. Вы всегда были добры к нам, и мне очень жаль.
— Мисс Бенита — вот о ком сейчас нужно позаботиться, — спокойно сказал майор, — Убедить ее, что не надо слишком грустить и не надо носить траур.
Он помолчал немного.
— Пусть она думает о том, что я встретился с ее матерью, а я всегда буду думать о своей девочке и любить ее, как любил каждое мгновение с того дня, когда она появилась на свет.