Словно ощутив его колебание, Лили обернулась. Она уже успела развязать пояс своего белого пеньюара, но теперь снова затянула его на себе.
— Я устала, Джордж, — жалобно проговорила она.
— Что ж, ладно. Спокойной ночи, моя дорогая. Джордж вышел из спальни и закрыл за собой дверь. Когда он ушел, Лили осталась стоять на месте, все еще стягивая на себе пеньюар. Потом дала ему медленно соскользнуть с плеч и упасть на пол. Негромко вскрикнув, она бросилась ничком на кровать и зарылась лицом в подушку с монограммой.
Самообладание, с которым она держалась весь вечер, покинуло ее, и она, не в силах превозмочь терзавшую ее мучительную боль, со стоном все повторяла:
— Дрого! Дрого! Дрого!
Глава 4
Корнелия проснулась с ощущением, будто сегодня должно случиться что-то очень хорошее. Она не сразу вспомнила, где находится, и лежала с закрытыми глазами, воображая, будто она снова дома, в Розариле.
Потом, по мере того как до ее ушей стал доходить шум уличного движения и цоканье лошадиных копыт по Парк-Лейн, она вспомнила, что находится в Лондоне, и, открыв глаза, увидела эту большую, роскошно убранную комнату, вид которой всегда вызывал у нее чувство, похожее на удивление.
В доме дядюшки все было поразительно роскошным по сравнению с простотой и бедностью Розарила, и, уютно угнездившись в подушках, Корнелия подумала, что ее матрас так же мягок, как облака, плывущие над Атлантикой с летним ветром. Неожиданно ее охватило непреодолимое желание выйти на воздух, под солнечные лучи.
Она привыкла вставать сразу после пробуждения, до завтрака бежать в конюшню, седлать лошадь и скакать во весь опор по полям задолго до того, как начинали просыпаться в доме.
Как ни поздно закончился вчера вечер, Корнелия не ощущала усталости, и к тому же ее вновь переполнило чувство, будто вот-вот должно произойти нечто чудесное, так что солнечный свет показался ей еще ярче, а в доносившемся с улицы стуке копыт слышалась музыка, находившая отклик в ее сердце.
Она вскочила с постели и подбежала к окну. Деревья все еще окутывал туман, но сквозь него можно было различить слабый блеск Серпантина
[1]
. Она не стала звонить горничной, быстро оделась, кое-как собрала волосы, пришпилила сверху первую попавшуюся шляпку и на цыпочках стала спускаться по лестнице.
По толстому ковру можно было идти не производя шума. Намного труднее оказалось отпереть входную дверь, снять тяжелую цепь и отодвинуть засовы, запиравшие ее сверху и снизу, но чувство настоятельной необходимости придало ей силы, и в конце концов дверь была открыта.
Оказавшись на улице, Корнелия сразу же заметила, что Лондон в этот час выглядел иначе, чем тогда, когда бодрствовали люди, принадлежавшие к высшему обществу. Не было нарядных прогулочных экипажей, вместо них ехали повозки или телеги торговцев с запряженными в них лошадьми-тяжеловозами. Не было даже кебов — этих «лондонских гондол»; можно было увидеть лишь какого-нибудь одинокого старого извозчика, возвращающегося после работы домой на допотопной карете с усталой лошадью.
Ставни большинства домов были еще закрыты, хотя кое-где служанки уже мыли ступеньки лестниц. Они смотрели на Корнелию с изумлением, и она пожалела, что не сохранила своей дорожной одежды для таких вот случаев.
Ее новое уличное платье из бежевого сержа было слишком нарядным, а шляпка, украшенная перьями и цветами, тоже мало подходила для прогулки по Гайдпарку в такую рань.
Но ничто не могло умалить ее восторга от ощущения свободы. Легкий ветерок гулял между деревьями, и она впервые с тех пор, как приехала в Лондон, почувствовала себя счастливой.
Забыв о том, что леди полагается ходить мелкими шажками, Корнелия бодрой походкой дошла до Серпантина. Водная гладь, в которой отражалось небо, была ярко-голубой и переливалась в лучах солнца.
Задумчиво шагая у кромки воды, она вдруг услышала звук, заставивший ее обернуться. Ошибиться было невозможно: кто-то плакал. Корнелия не сразу поняла, откуда доносится звук, но потом увидела: на скамье под деревьями сидит молодая женщина и безутешно рыдает.
Корнелия огляделась по сторонам: не появится ли кто-нибудь, чтобы помочь этой женщине, по-видимому оказавшейся в беде. Но вокруг не было ни души.
«Чужое несчастье меня не касается», — подумала Корнелия. Здравый смысл говорил ей, что лучше продолжать путь, не обращая ни на что внимания, и все же горестный, безнадежный плач заставил ее замедлить шаг.
Приблизившись к скамье, она увидела, что это была девушка — возможно, ее ровесница, аккуратно и просто одетая, рядом с ней на скамейке лежал черный зонт из хлопковой ткани. Почувствовав присутствие Корнелии, она постаралась сдержать рыдания и стала вытирать слезы аккуратно подрубленным носовым платком из чистого белого полотна.
— Не могу… не могу ли я… чем-нибудь помочь? — тихо спросила Корнелия.
— Простите меня, сударыня, я не знала, что здесь кто-то есть.
Корнелия села на скамью.
— Должно быть, вы очень несчастны, — мягко сказала она. — Неужели вам некуда пойти?
— Некуда! — импульсивно вырвалось у девушки, и она тут же об этом пожалела. — То есть… ничего страшного, благодарю вас, сударыня. Я, пожалуй, пойду.
Девушка поднялась на ноги.
— Куда же вы пойдете? — спросила Корнелия.
— Не знаю, — ответила девушка, посмотрев на Корнелию безжизненным взглядом. — К реке, наверное.
Смысл этих слов, словно бы вырванных у нее силой, оказался слишком ужасным даже для ее собственного рассудка, и слезы хлынули снова.
— Вы не должны так говорить и не должны плакать. Пожалуйста, сядьте. Я уверена, что могу вам помочь, — решительно проговорила Корнелия.
Возможно, потому, что ноги больше не держали ее, девушка рухнула на скамью и сидела сгорбившись, с опущенной головой, все ее тело сотрясалось от рыданий.
Некоторое время Корнелия молчала, ожидая, пока этот взрыв горя утихнет. И действительно, скоро рыдания девушки стали тише и постепенно прекратились совсем.
— Расскажи-ка мне, что тебя так расстроило, — ласково обратилась к ней Корнелия. — Ты ведь из провинции, не так ли?
— Да, мэм. Я приехала сюда примерно два месяца назад… — Голос у нее сорвался.
— И откуда именно? — спросила Корнелия.
— Из Вустершира, мэм. Мой отец работает там конюхом у лорда Ковентри. Я не ладила с мачехой, и было решено, что я поступлю горничной в какой-нибудь порядочный дом. Ее светлость дала мне рекомендацию, потому что я работала у них несколько лет, и я была очень счастлива, но потом…
Голос девушки смолк, и она опять закусила губы, чтобы не заплакать.
— Что же было дальше? — поторопила ее Корнелия.