Пленница тирана - читать онлайн книгу. Автор: Кира Шарм cтр.№ 14

Откуда часы на стене? Почему темно? Мы никогда не закрываем шторы, чтобы проснуться вместе с солнцем, — оно всегда светит в глаза, и спать дольше уже невозможно. Это лучше, чем будильник. Есть в этом какая-то магия. — чтобы тебя будило именно солнце. Мама всегда говорила, что так оно будто само благословляет новый твой день. Когда была маленькая, я даже умывалась солнцем, — зачерпывала его свет в ладоши и проводила по лицу. Смеялась новому дню, в котором мы с солнцем заодно, — а, значит, обязательно случится что-то счастливое!

Но солнца — нет.

Приподымаюсь на локте, чувствуя тело таким разбитым, как будто по нему проехал трактор. Каждая косточка ломит, а между ног саднит просто невыносимо!

Стены. Стены и даже нет маленького зазора, пусть хотя бы и под самым потолком.

И понимание, вспоминание, — накрывают меня шквалом.

Его сверкающие в темноте черные глаза. Я на коленях и его огромная головка, которой он водит по моим губам, — а меня трясет и я не могу сказать ни слова. Руки его на моей шее, сдавливающие горло. И…

Резкая боль проходит волной по всему телу, заставляя меня скорчится от боли.

Перевожу взгляд туда, между ног, где все как будто жгли всю ночь раскаленным железом.

Остались сделы крови, — не до конца я вымыла все вчера.

Бессильно зарывшись руками в перепутанные волосы, понимаю, — кончилось мое солнце. Его больше не будет. Никогда.

Будет только вот этот кошмар, — мрачный, среди стен, в которых я заперта. Боль — и голос этот его, запрещающий произнести хоть слово. Не будет больше мне улыбаться новый день. И счастливого уже со мной ничегно не произойдет.

Слез нет, — тело просто сотрясает мелкой дрожью, но, кажется, я просто разучилась за прошедшую ночь плакать. Как и вряд ли уже когда-нибудь сумею улыбнуться.

Хотя, — мелькает в голове спасительная, отчаянная мысль. Ему же вчера, кажется, не понравилось… Он явно был раздражен и недоволен, — ну, конечно, не привык к такому, его же наверняка ублажают обычно профессионалки! А я… Я ничего не умею, ничего не могу. Может, он просто вышвырнет меня из этого дома, из этого кошмара? Может, я даже сумею упросить его, чтобы не отдал обратно Манизу? Не знаю, выпрошу хотя бы пару часов на то, чтобы вернуться домой, побыть с братом… И за это время мы сумеем что-нибудь придумать и сбежать с этого ужасного острова?

Теперь место, где прошло мое счастливое детство, океан, который я так любила, — да все вокруг, — стало будто картинкой из фильма ужасов.

Здесь оставаться нельзя, — найдут, в каждом уголке найдут. Можно только уехать.

Дверь распахнулась без стука, — ну, конечно, на что еще рассчитывать? Кто будет считаться с той, к кому относятся как к вещи, даже слова сказать не позволяют? Зачем? Со мной можно поступать, как хочется, делать все, что угодно, — а после выбросить, — ну и что, что конкретно поломав? Подумаешь, — завтра на мое место придет такая же безымянная и бессловестная игрушка! Кто их здесь считает, кто их помнит?

Для них, этих людей, — я вовсе не человек, — со своей болью, судьбой, которую они растоптали каблуком, еще и прокрутив им пару раз для надежности, — просто так, от скуки, с чувствами, с мечтами, близкими, которые меня любят, в конце концов! Я — просто вещь, просто никто, появилась, — и так же исчезну. Никто и не заметит.

Все та же женщина, что встретила меня у дома, а ночью провела сюда, молча ставит на стол поднос с дымящейся едой. Крем-суп какой-то, — замечаю практически на автомате, горячие еще булочки, прожаренный лосось, черная икра в вазочке под льдом, такая же вазочка с маслом и нарезанный ломтиками хлеб.

А вот ни ножа, ни вилки — не принесли. Одни ложки. Неужели? Неужели кто-то заметил, что я способна прекратить это мучение одним резким движением чего-то острого по вене?

И, если заметил, — то ему наплевать. Все равно будет продолжать делать то, что делает, не дав мне даже шанса вот таким способом все это прекратить.

И от этого становиться еще горше, — как будто меня со всего размаху ударили в солнечное сплетение. Знает он все и все прекрасно понимает. Видит, что от его действий покончить с собой готова, если не найду другого выхода, — и не даст, ради того, чтоб продолжать! А, значит, шансы на то, что к этому человеку хоть как-то достучаться можно, — не просто ничтожны, их просто нет!

— Ты должна поесть, — даже не смотрит на меня, как будто я мебель.

Машу головой, — но меня никто не слушает.

Просто дергает за руку, заставляя сесть и подкатывает столик к моей постели.

— Будешь есть. Тебе понадобятся силы. А нет, — в тебя вольют еду насильно. Хочешь? Чтобы тебя за руки с двух сторон охрана держала, пока я буду в тебя насильно все это вливать и проталкивать?

Я дергаюсь всем телом, — в меня уже вчера и вливали насильно, и проталкивали. Сомнений нет, — именно так она и поступит. Говорить бессмысленно.

Окидываю взглядом комнату, — здесь нет даже шкафа. Вчера в ванной я не нашла даже захудалого халата, только два маленьких, крошечных полотенца, — вытерется еще кое-как можно, а вот замотаться, — никак.

Выходит, — я должна здесь все время быть голой? Всегда готовой, чтобы в меня насильно вливали и впихивали, не утруждаясь тем, чтобы снять с меня одежду? Да что ж это за нелюди такие??? А она? Тоже ведь женщина, — могла бы и понять!

Но в ее глазах человеческого еще меньше, чем в том, кто захотел меня у Маниза и заставил быть здесь.

Сейчас я даже рада была бы видеть Зафиру, — ну, если такое слово вообще применимо к тому кошмару, в котором я оказалась. С той хотя бы поговорить было можно, а тут…

Как механическая кукла, беру ложку. Зачерпываю густую жидкость, подношу ко рту, — и понимаю, — не могу проглотить ни капли. Вкуса не ощущаю совершенно, только бешенный рвотный спазм. Оттолкнув столик, несусь в ванную, где меня выворачиват наизнанку. Кажется, внутренности даже останутся мои здесь, — а что? Душа уже выворочена, осталось только тело по частям здесь раскурочить.

Умываясь ледяной водой уже, наверное, в сотый раз, смотрю в огромное зеркало, — в полный рост. И совсем себя не узнаю.

Блестящие глаза, — а думала, они окажутся бесцветными. Разметавшиеся волосы. Красные, как вымазанные яркой краской, опухшие, даже потрескавшиеся соски и такие же губы, — простреливают болью, стоит только раскрыть их хоть немного. Ну, да. Так я вообще не буду говорить. Удобно.

На теле, вопреки ожиданием, никаких синяков. Хотя он вчера мял меня так, что была уверена — останутся. Может, все дело в тех мазях, которые мне вчера втирали?

Странно, что меня никто не торопит. Но просидеть здесь вечность, увы, не выйдет. И меньше всего мне хочется, чтобы меня сейчас отсюда выволакивала охрана. Тем более, без клочка одежды.

Возвращаюсь в комнату, — женщина стоит в той же позе, с такими же поджатыми губами и ничего не выражающим лицом.