Копия моего мужа - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Джокер cтр.№ 19

Она отрицательно мотает головой и «держит» лицо. А я чувствую… сердцем чувствую, что датчик пищит не просто так. Возле меня собираются врачи. Начинают отдавать мне приказы, а я впервые в жизни понимаю, что бессильна и ничтожна. Перед болью, перед страхом.

— Сердцебиение слабое, — сообщает мой доктор. — Ты должна вытужить этого ребёнка немедленно, иначе ничем хорошим это не закончится.

Её слова будто отрезвляют меня. Я берусь за рычаги руками, упираюсь ногами в специальные подножки и насколько могу собираю все свои силы, вытуживая малышку.

— Не так, Лера. Ты меня не слышишь, — кто-то бережно протирает моё лицо холодной тряпкой, но из-за помутневшего сознания, лица своего спасителя я не вижу.

Я пытаюсь ещё и ещё. Датчик разрывается и, в конце концов, кто-то просто выключает его, чтобы не отвлекал.

— Давай! Жми! Ещё раз! — над ухом выкрикивает акушерка. — Последний раз, Лера!

Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и пытаюсь. Правда пытаюсь. Почему-то чувствую рядом присутствие мамы и Тимура. Легкое дуновение чего-то страшного и неизбежного и изо всех сил всё еще стараюсь это предотвратить.

Чувство облегчения наступает резко и неожиданно. Я думаю, что наконец-то всё закончилось, но слова доктора и синеватый цвет кожи моей малышки говорят об обратном.

— Девочка. Синяя. Не дышит, — произносит врач перед тем, как я отключаюсь и проваливаюсь в чёрную бездну.

***

Я всегда свято верила в то, что у человека в запасе есть как минимум несколько жизней. Часто представляла, что если я когда-нибудь умру, то в следующей своей жизни непременно стану камнем. Чтобы не чувствовать эмоций — горечи от утраты, волнений и вины.

Открыв глаза понимаю, что меня уже перевели в послеродовую палату. Не обращая внимания на интерьер вокруг, приподнимаюсь с места и босяком прохожу по плиточному полу. Дверь тут же открывается и на пороге показывается молоденькая медсестра в бирюзовом халате.

— Ой, Вам нельзя вставать! — восклицает она.

— Где моя дочь? — не обращаю внимания на её причитания. — Где моя дочь и что с ней?

— Я не знаю, Валерия. Но скоро придет лечащий врач и всё Вам расскажет. А сейчас вернитесь в кровать, Вам лучше не вставать.

Спорить с ней бесполезно. Она проводит меня к кровати, бережно укладывает и накрывает одеялом. Слёзы катятся по моему лицу, незнание медленно убивает, но я слушаюсь её и продолжаю лежать. В коридорах слышен плач детей, рвущий мне душу. У всех есть дети, а моей со мной рядом нет. И где она я тоже не знаю.

Непонятно, сколько времени проходит — час, два, двадцать четыре? И сколько часов я была в отключке, но, когда дверь в палату открывается и на пороге показывается Тахиров мне кажется, что он — тоже мираж, плод моей больной фантазии.

Он медленно проходит по палате и садится в кресло напротив меня. Несколько минут просто смотрит, не выражая никаких эмоций, но бегающие на скулах желваки выдают его нервное состояние. Он явно не такой равнодушный, каким хочет сейчас казаться.

— Привет, — произносит хриплым голосом, когда я выныриваю с кровати и сажусь, откинув одеяло.

Выгляжу, должно быть, не очень, но мне плевать. Поправляю края больничного халата, откидываю назад спутанные волосы.

— Что с моей дочерью?

Он, конечно же, не доктор, но, уверена, знает о моём ребёнке не хуже других работников больницы. Потому что у него есть всё, чего нет у меня — деньги и власть.

— Она в реанимации, Лера, — отвечает негромким голосом.

Его слова как удар под дых. В легких становится слишком мало воздуха, чтобы нормально дышать. Я обхватываю себя руками за плечи, отвожу взгляд в сторону и начинаю мелко дрожать.

— Что будет дальше, Рустам?

— Никто не знает, — отвечает он ледяным тоном.

Винит меня в произошедшем? Я, правда, делала всё что могла.

Поднявшись с кровати, делаю в его сторону несколько неуверенных шагов, ступая босыми ногами по холодному полу. Становлюсь на колени и смотрю ему в прямо глаза, пытаясь заглянуть в душу. Она ведь у него всё ещё есть? Глаза чёрные, мерцающие нехорошим огоньком. Дикие и опасные. Я понимаю, как сильно ненавижу его. Презираю за то, что отнял у меня дом, за то, что посмел распорядиться моей жизнью и жизнью моего ребёнка. Но ради дочки я готова на всё.

— Прошу, Рустам, сделай что-нибудь. Я же знаю, что ты можешь, — шепчу тихим и вкрадчивым голосом, словно сумасшедшая. — У тебя есть деньги, возможности… Прошу, не дай ей умереть! Она — всё, что у меня осталось — без неё я просто не смогу жить дальше. Дышать не смогу…

Касаюсь рукой его колена и жду, что он оттолкнёт меня, но Рустам ничего не предпринимает. Только прищуривает глаза и наблюдает.

— Ты же всесильный, мать твою! Сделай хотя бы что-нибудь! Она не чужая тебе — в ней течёт и твоя кровь тоже! — пытаюсь давить на него как могу, но слёзы катятся из глаз, голос дрожит и образ Тахирова становится нечётким. — Я готова на всё, Рустам! Хочешь… меня хочешь? У меня ничего нет за душой, но ты можешь делать со мной всё, что угодно — я на всё согласна. Сделай меня своей рабыней, убей, казни… Только спаси её, умоляю!

Рустам поднимается с места. Приподнимает меня за локоть, вытирает подушечками пальцев выступившие слёзы.

— Встань, Лера. Встань. Я не Бог, увы. Но я попытаюсь.

— У девочки была тяжелая степень гипоксии, — сообщает доктор-неонатолог, который теперь приходит ко мне каждый день и делает отчёты по здоровью малышки. — Такое часто бывает при патологиях пуповины, при фетоплацентарной недостаточности. Мы не можем точно сказать почему именно так произошло, но сделаем всё, что в наших силах, чтобы вытащить ребёнка. Она в сознании, что уже хорошо. Дышать пока сама не может, но уверяю — самое страшное осталось позади.

Врач — молодая женщина в очках с золотистой оправой почти не смотрит мне в глаза. Делает несколько пометок в своём ежедневнике и рассказывает о том, что у них в госпитале лучшее в стране оборудование и постоянное наблюдение за новорожденными.

— Как скоро я смогу её увидеть? — прерываю поток речи, который меня мало интересует.

Я догадываюсь, что в лучшей клинике столицы не может быть плохого оборудования. Уверена, что они и правда постарались, и раскошелились на аппаратуру, но больше всего в жизни я хочу увидеть её. Надю, Наденьку, Надежду. Это имя почему-то всё время вертелось у меня в голове. Быть может потому, что она всегда была моей надеждой на будущее. А без неё этого будущего мне и не нужно вовсе.

— В реанимацию вход воспрещен. Поймите, Валерия, так будет лучше, — произносит она с легким укором. — Скоро придет Ваш лечащий врач и всё Вам расскажет.

Я расстраиваюсь, но держу себя в руках. Ведь самое главное для меня, что она все-таки жива.