Чунечка жила у нас дома и правда очень маленькой. Когда ее только принесли, она вообще помещалась в сковородке. Они с гусенком ели из одной сковородки: гусенок, поросенок. Чуня засасывала со сковородки молоко, а гусенок хлеб. А сковородку мы ставили Чуне потому, что все остальное (а сковородку мы выбрали ей специально чугунную, тяжелую) в азарте она опрокидывала.
Андрей отлежал на диване с барсуком, Андрей отлежал на диване с тремя выдрами. С нашей обыкновенной неясытью — совой Феклой. Андрей лежал у телевизора на диване, а сова Фекла аксельбантом пушистым у него в это время сидела на плече.
Иногда малышей на диване накапливалось много (разномастных!), и Андрей лежал, весь обложенный животными, прильнувшими к нему и урчащими, сопящими. С подрагивающими как будто бы из-за бега во сне лапами. И с не знающими покоя усами! Все-все щекотали Андрея усами, своими шевелящимися усами. Как прозрачные крылья стрекоз зависают летом в осоке над рекой, так над нашим Андреем шевелились, витали усы-вибриссы.
Косуля Луша держит купюры во рту твердо
Лососик рос и занимал все больше и больше места на диване. А когда ему не хватало свободного места на диване, он спихивал лишнее — копытом.
Сколько раз нас спихивали ненароком с дивана копытом, сколько раз! На родном диване, на краешке этого дивана мы гостями себя чувствовали!
Домой Лосось приходил с грязными и немытыми копытами. Косуля Луша выросла на нашем диване и тоже приходила домой часто с грязными и немытыми копытами. Хотя мы старались ей на пороге влажной тряпочкой ноги вытирать. Но она торопилась на диван и вырывала копытца из наших рук, брыкалась.
Лушу принесли нам под осень косуленком. На улице, как и перед этим Лосося, ее мы оставить не могли. Ее надо было тоже выпаивать молоком, подкалывать ей для улучшения здоровья витамины. Она должна была постоянно быть под рукой. И поэтому она зимовала на диване.
Она забиралась, как и Лосось, всегда тоже с ногами на диван, упиралась копытцами. Ножки у нее были тонкие. Копытца заостренные.
Копытца вдавливались в обивку дивана (но легко). Косуля спрыгивала, и «ямочки», следы от ее копыт, на диване распрямлялись.
Луше нравилось лежать на нашем диване и стоять. Она могла дотянуться до окна. Тянула голову поближе к окну. Стояла и смотрела в окно, переминалась на диване с ноги на ногу. Соскакивала, копытца по полу стучали.
И Луша постоянно жевала. Косули долго и очень-очень размеренно жуют. Когда жуют, то челюсть у них немного вращается по кругу. Луша лежала на нашем диване, вращала своей челюстью.
Однажды она у нас зажевала и чуть не съела деньги. Она обгрызала у книги корешок, потянула книгу за этот корешок, и из страниц посыпались деньги.
Мы часто, ну это глупо конечно, в книгах храним деньги. Приходим за сдачей на билеты: «А где у нас пятисотки?» — «Недавно были в Бреме». — «А тысячные не видел?» — «Сходи и возьми вон там из Даррелла…»
Бумажные деньги разлетелись и упали как раз Луше под ноги. «Ха-ха-ха! Попирая копытами деньги, ха-ха-ха!» — нервно рассмеялся Андрей, когда увидел, что купюры лежат зажеванными комочками у ее ног. Косули челюстями кору с деревьев сгрызают, а тут банкнота!
Андрей вытягивал зажеванные деньги из Луши, пытался их спасти, но Луша держала купюры во рту твердо. Как купюроприемник в автомате.
Черные влажные маленькие ноздри
Лушу нам принесли из природы, но косулята рождаются и у наших зоопарковских косуль.
Косулята родятся, затаятся. И видишь одно только поле из травы и пасущуюся в этой траве спокойную и мирно жующую косулю.
Она знает, где находятся ее косулята, но не скажет. А нам нужно их обязательно найти: чтобы осмотреть, посчитать и разобрать, кто из родившихся косуль мальчик, а кто девочка.
Чтобы найти косулят, мы выстраиваемся в длинную и желательно ровную цепочку и начинаем идти от одной натянутой сетки вольера до другой.
Мы не сбиваемся с шага. Мы шагами просеиваем вольер. Мы заглядываем во все закоулки, под все кочки.
Мы бредем по колено в траве. (Отгораживая перед родами косуль, мы всегда выбираем сочную и хорошую траву, на которой никто до косуль еще не пасся.)
Со стороны всем покажется, что мы просто ходим, просто бродим. Мы идем и, как правило, молчим.
Вдруг кто-нибудь из нас закричит: «Я нашел, нашел, нашел!» И мы выуживаем «улов» и поднимаем победно над травой.
Косуленок рождается пятнистым. Белые пятнышки по темно-рыжему телу выстроены в ровные ряды. На голове, поближе ко лбу, выделяется темная «челочка» из шерсти. На мордочке влажный черный нос, расширяются от вдоха и выдоха черные маленькие ноздри.
Ладошки, прижатые от отчаяния к стеклу
В бельевом шкафу у нас в доме спал барсук. Сова Фекла любила вечером посидеть на плече у Андрея, а поспать на книжной полке.
В туалет холодной весной заносятся посушиться фазанята. Туалет — самое надежное и самое теплое место во всем доме. Там хорошая влажность (это важно). Туалет легко моется (это тоже важно, все-таки кафель, как нам всегда говорит Вероника, не ковер).
В туалете стиральная машинка. Заложили недавно белье в нее стирать, и в самый-самый последний момент, когда вода уже стала захлестывать «иллюминатор» стиральной машинки, показались, как на последних кадрах «Титаника», обезумевшие и отчаянные глаза шиншиллы нашей Шуши, его растопыренные ладошки, прижатые с мольбой о спасении к стеклу. (Спасли, спасли.)
Гости (не отошедшие еще от посещения туалета), перед тем как к нам в комнату войти, озираются.
Как башенный кран над строителями шея
В коридоре недалеко от туалета зимовал лебедь-кликун Федя. Его привезли в конце осени в коробке.
У Феди было сильно повреждено тогда крыло. Точнее, одного крыла у него просто, скажем, не было. То ли охотники ему его прострелили, раздробили, то ли вырвали ему это крыло лисы.
И Федя так был ослаблен и печален, что мы его взяли к себе в дом (все теплые и комфортные места по вольерам были уже заняты). Ночевал он в коробке, в коридоре, а днем приходил к нам на кухню пообщаться.
Шлепал по полу черными треугольничками-лапами. Шея у него, как и у всех кликунов, была несгибаемая, длинная. Над столом постоянно сновала эта шея и Федин наполовину черный, наполовину лимонный длинный гордый клюв.
Черная половина была на самом кончике клюва, а основание лимонное, как сияющее солнце. И Федя всю зиму дарил частичку солнца. Хотя иногда нам казалось по утрам во время размеренного завтрака, что у Феди просто сливочное масло немного растаяло на носу из-за любопытной и постоянно снующей над столом, как башенный кран над строителями, шеи.
Федя не кричал, не шумел, не докучал, но, как и все водоплавающие птицы, очень любил воду. И поэтому часто ходил в душ, шлепая по кафельным плиткам в коридоре.